— Возможно. Но, как ты понимаешь, не обязательно.
— Завязочка сказки в общем-то тоже понятна! Умному и засекреченному старшему брату родственничек-дезертир, как вы понимаете, ни к чему: мог из-за него и работы, между прочим, лишиться!
— Ну, в девяностые, по-моему, уже вряд ли, — не согласился Щербак.
— Ты забываешь, что Станислав Збигневич принадлежит к пуганому поколению совковых граждан, к тому же человек явно служилый…
— Хорош пуганый, в такую авантюру вляпался! — усомнился Филя.
— В какую авантюру он вляпался, а главное, почему, мы пока знать не знаем — ведать не ведаем, — покачал головой Турецкий. — Насчет больной жены не забыли?
— Значит, старший с шестьдесят восьмого? — задал вопрос Щербак.
— Правильно, — подтвердил Александр Борисович. — А что?
— Между прочим, наш доктор Субботин, который уж точно вляпался и явно из-за денег, тоже шестьдесят восьмого года рождения…
— Хочешь сказать, дело пахнет очень старой дружбой?
— Придется выяснять.
На этот раз Турецкий и не подумал обидеться на то, что у него перехватили инициативу.
— Если не ошибаюсь, ты, Филипп, сегодня санитаришь во вторую смену, — задумчиво пробормотал он. — Так вот, имей в виду: не дай нам бог прозевать момент, когда этот доктор подберет себе, на пару с медсестричкой, нового клиента…
— Скорее, кандидата в смертники, — заметил Агеев. — Хотя почему они их гробят, если те и так безнадежные, убей, не понимаю.
— Ты забыл про чудо-таблетки, — напомнил Турецкий. — Думаю, все дело в этом… Бедный Макс!
— Макс? — хором удивились оперативники.
— Конечно, Макс! — Александр Борисович улыбнулся. — Небось только-только разоспался по второму разу, как ему уже снова к станку… Первое, что мы делаем сейчас, ребятки, выясняем, чем именно занимается упомянутое в данном документе номерное учреждение… По-моему, Максу это дело вполне по плечу.
— Кто б сомневался, — улыбнулся Щербак и, подумав, добавил: — Ох и разозлится! Если хотите, приму огонь на себя!
— Хотим! — хором ответили Агеев и Турецкий, и все трое рассмеялись.
— Ладно, — согласился Александр Борисович. — Иди буди, заодно попроси отксерокопировать эти ценные бумаги: прежде чем разбежимся, определившись с полем деятельности, каждый из нас прочтет их самым внимательным образом. Тут на самом деле немного, еще страницы четыре помимо того, что я зачитывал.
Коля Щербак отправился будить Макса, а Филипп тут же придвинулся к столу и, развернув документы, стал привычно быстро читать.
…Коля Щербак появился в кабинете только через полчаса — с отксерокопированными бумагами и смущенным видом.
— Сан Борисыч, — Щербак был единственным из сыщиков, называвшим Турецкого по имени-отчеству. — Я это… Попросил Макса поглядеть, с какого года этот старший Паляницкий по своему адресу живет.
— И с какого? — отозвался тот.
— Он там родился…
— Из этого что-то следует?
— Ну… Я подумал, может, стоит в их районную школу зайти? А вдруг они и правда с детства дружат?
Александр Борисович немного помолчал, потом посмотрел на Николая и улыбнулся:
— Считай, ты мне облегчил задачу. Давай-ка мне адрес школы, наверняка ведь успел выяснить, какая там по району?
— Ну…
— В школу поеду я, — пояснил Турецкий. — А ты…
— А я, конечно, в наружку за этим засекреченным типом, — вздохнул Щербак. И Александр Борисович только тут припомнил, что за Колей числится большая нелюбовь к упомянутой наружке, хотя проводит он ее — так же, как и остальные сотрудники «Глории», — высококлассно.
— Точно! — рассмеялся Турецкий, понявший причину хотя бы этой инициативы. — Уж не обессудь: в последний раз оперативной слежкой я занимался на заре туманной юности, квалификацию давно потерял!
— Кто бы мог подумать, — вздохнул Николай, покорно поднимаясь со стула, на который успел присесть, — что эта дамочка доставит нам столько хлопот.
18
В школу, адрес которой столь предусмотрительно раздобыл Щербак, Александр Борисович попал только во второй половине дня. Но, как выяснилось почти в самом начале разговора с молодой, но весьма измотанного вида директрисой, на результат визита это никак не повлияло, в любое время суток он услышал бы одно и то же: никаких архивов интересующего его периода в школе не было.
— Ну какие архивы, что вы! — вздохнула директор. — У нас в восемьдесят первом году подвалы затапливало, это еще при старом руководстве… Второй раз трубы семь лет назад прорвало, я только-только сюда пришла.
— Может быть, кто-то из старых учителей помнит? — с надеждой спросил Турецкий. — Выпуск восемьдесят шестого года, в крайнем случае, годом раньше или позже?
Женщина снова вздохнула и задумалась, потом неуверенно кивнула:
— Может быть… Правда, нынешний коллектив у нас молодой, но вот в прошлом году и правда ушла на пенсию преподаватель математики Вера Васильевна Соболева, так ей уже за шестьдесят было. Но я совсем не уверена, что в восьмидесятые она работала здесь.
Директор пододвинула к себе пухлый ежедневник, лежавший на краю ее стола, и минуты три перелистывала его назад, вглядываясь в сплошь исписанные страницы. Наконец лицо ее прояснилось.
— Вот, нашла… Домашний телефон. Можно позвонить прямо сейчас, наверняка она дома.
Вера Васильевна действительно оказалась дома. И Турецкому наконец повезло. Выяснилось, что в этой школе Соболева работала именно в те годы.
Александр Борисович взял трубку и, представившись, услышал на удивление молодой и звонкий голос, который, на его взгляд, просто никак не вязался с женщиной «за шестьдесят».
Коротко пояснив, кто именно его интересует и почему (причину, вполне безобидную, он придумал еще до визита сюда), он умолк в ожидании ответа.
Вера Васильевна среагировала почти сразу.
— Братья Паляницкие? Конечно, помню! Удивительно разные дети, с трудом верилось, что от одних родителей… Отец у них поляк, а мать русская. Такая смесь, представляете? Полукровки вообще-то всегда бывают очень способными людьми. Про Стасика другого и не скажешь, он золотой медалист был по праву! А вот Зигмунд… Он учился у Иры… Ирины Анатольевны в классе, мы с ней много лет дружили. Так бедная Ириша от него кровавыми слезами плакала!
— Что, хулиганил? — неловко поинтересовался Турецкий.
Соболева издала что-то вроде презрительного смешка:
— Хулиганил… Да он чуть ли не с шестого класса на учете в милиции состоял! Учителя для него вообще никакими авторитетами не были, скорее, предметом издевательств… А уж бедные родители! Они еще меньше нас понимали, как у них в семье такое могло народиться. В общем, когда после девятого он ушел из школы, у нас был чуть ли не праздник…