Очень скоро за спиной Филиппа послышались шаги, затем звук хлопнувшей двери, одновременно в коридоре и в наушниках, и наконец голос Субботина:
— Что, Любанчик? У меня минут пять, не больше, через полтора часа операция.
— Сегодня же вроде бы сам старикан?
— Я ассистирую вместо Кашапова, он все еще валяется с гриппом.
— И ты даже не представляешь, — усмехнулась она, — насколько вовремя наш Сергей Вадимович занемог!
— Что?
— То самое! Пока ты вчера отгуливал свое дежурство, мог бы и позвонить мне, я б тебе тогда еще сказала: Катька Зубова, видать, заразилась от своего шефа и тоже свалилась… Словом, его пациентов принимали мы с Ириной, и весьма результативно!
— Кто?
— Представь себе, грек — Димитриус Костаниди. У него в городе несколько финских бань, по словам Ираиды, богат как Крез. Все время сулит клинике чуть ли не миллионы, если вылечат… Только вряд ли это случится. То есть не случится точно, я его карту вчера изучила от и до… Полноценная третья стадия, чудо, что пока его сюда довозят. Сестра, кстати. Он не женат, детей тоже нет.
— Наверняка бандит, — проронил задумчиво Субботин.
— Какая разница? Слушай, нам с тобой что, деньги не нужны?
— Ты Ираиду о нем специально расспрашивала? — На вопрос любовницы относительно денег Вадим Юрьевич не обратил внимания.
— Я похожа на идиотку? — сухо поинтересовалась та. — Ираиду Сергеевну, если ты не заметил этого до сих пор, специально ни о чем расспрашивать не надо. У нее и без того недержание речи, не язык, а сущее помело.
— Что там в карте?
— Ну, к нам он объявился поздновато, — Галкина заговорила деловитым тоном профессионала. — После «химии» и «лучей».
— «Лучей» сколько дали, не знаешь?
— Одну серию, двадцать восемь…
— У него противопоказания по сердцу?
— По органу: легкие… Не перебивай, Вадик, я забуду… Вот, уже забыла… Сам же спрашиваешь и сам же перебиваешь!
— Ты сказала, что у него был один лучевой курс.
— А-а-а, ну да… Уже после этого обнаружены микрометастазы в позвоночнике… С таким анамнезом он к нам и явился. Кашаповские назначения…
— Не надо. Что назначают в таких случаях, я и так знаю… Странно, что еще самостоятельно до нас добирается!
— Не самостоятельно, говорю же, сестра привозит, здоровенная такая бабища, вся в золоте и бриллиантах и все время зареванная. Он, говорят, до болезни тоже был огромный мужик.
— Насчет того, что сестра зареванная, тоже Ираида сказала?
— Да я и сама ее мельком видела, — хихикнула Любовь Андреевна, но тут же посерьезнела. — Слушай, Вадик, я что-то не вижу на твоей любимой мордашке энтузиазма. Тебе что, кандидат не нравится?
— Не в этом дело, — буркнул Субботин.
— Ты все о том же, что ли? По-моему, мы все уже обговорили еще позавчера! — В голосе медсестры зазвенели сердитые нотки. — Ты обыкновенный паникер, Вадик! Ну кому может прийти в голову, что на самом деле… Господи, да любой, даже самый умный, первым делом подумает на конкурентов, а их у нас — пруд пруди! Взять того же Рубинштейна с его богадельней или…
— Да не об этом я! — тоже зло оборвал любовницу Субботин. — Я о том, что, если этот грек бандит, все это может обернуться весьма и весьма печально. Зигмунду завершение операции поручать точно нельзя, наломает дров… уже наломал!
Некоторое время оба молчали. Потом гораздо тише заговорила Галкина:
— Если за него все продумать и категорически запретить своевольничать…
— Зигмунд — сумасшедший! — вновь прервал ее доктор. — Всегда таким был… Черт, до чего же я жалею, что пошел на поводу у Стаса и согласился взять его в дело…
— Без Стаса твоего и дела бы никакого не было, — вздохнула женщина. — А вообще-то мелькнула у меня тут одна мыслишка… Возможно, чушь, конечно, а возможно, и нет.
— Ну-ну, говори…
— Ты знаешь, что наш новый санитар — афганец? Правда, говорит, что оружие терпеть не может…
«Дурак я, — от всей души пожалел в этот момент Филя. — Будто трудно было какую-нибудь слезную историю сочинить!..»
Он давно уже перестал протирать подоконник, застыв на месте, словно боялся пропустить что-нибудь важное.
— Еще чего! — Субботин, кажется, взорвался по-настоящему. — Уж лучше со стороны нанять! Ведь если этот грек — бандит, а он наверняка бандит, нанимать тоже нельзя! В их мире информация опережает скорость света, распространяется в два счета… Докопаются, понимаешь?
— Если бы не понимала, не сказала бы насчет санитара! — огрызнулась Любовь Андреевна. — Сам ты или этот твой Стас ни на что такое и близко не способны!
— Ладно, — неожиданно миролюбиво произнес Вадим Юрьевич, — в конце концов это дело техники…
— Вот именно! И вряд ли мы найдем еще кого-нибудь вместо этого Костаниди, а ты сам говорил, что решать надо быстро.
— Все, зайка, у меня нет больше ни секунды, если через три минуты не появлюсь в операционной, старик мне башку открутит. Я к тебе вечерком забегу…
В наушниках Фили послышался звук поцелуя.
Когда Субботин вышел из кабинета любовницы, он мог лицезреть лишь удаляющуюся спину Агеева в противоположном конце коридора.
Лидия Ильинична Клименко оказалась на удивление ненавязчивой клиенткой: за почти две недели, прошедшие с момента заключения договора, она не дала знать о себе ни разу. Поэтому Александр Борисович даже удивился, обнаружив ее в приемной на следующее утро после того, как стало известно имя следующей возможной жертвы убийства.
Так же как и в прошлый раз, пройдя в кабинет, она попросила не кофе, а чай, после чего молча уставилась на Александра Борисовича. Сегодня она, впрочем, выглядела не столь гармонично и отнюдь не идеально, как в прошлый раз. На лице женщины наблюдались явные следы усталости, даже опустошенности.
— Я дважды пытался до вас дозвониться, Лидия Ильинична, но телефон вы, судя по всему, отключили…
— Да, — спокойно кивнула она. — Я была очень занята вся это время… К тому же ко мне дважды приезжал ваш сотрудник… Щербак, кажется?
— Да… Просто у нас наконец появился кое-какой результат, наверняка вас это заинтересует.
В глазах Клименко, до этого равнодушных, действительно вспыхнула искорка заинтересованности.
— Прежде всего, вы были правы: вашего отца действительно убили, причем преднамеренно.
Щеки женщины слегка порозовели, но она продолжала молчать, очевидно ожидая продолжения.
— О причинах пока говорить можно только предположительно, но, думаю, максимум через неделю они прояснятся окончательно. Единственное, что могу сказать, связаны они с тем самым лекарством, от которого покойный Илья Петрович почувствовал себя лучше…