Она немного поколебалась и добавила:
— Вообще-то он ни за что бы на аттестат не сдал. Поверите, мы, учителя, ему сами на экзаменах шпаргалки подсовывали. Не из-за показателей, а чтобы наверняка отделаться. И я тоже. Отец с матерью из-за него так рано ушли из жизни, буквально один за другим… Я, — неожиданно оговорилась Вера Васильевна, — не признаю этого правила, насчет того, что о покойниках следует говорить либо хорошо, либо никак. По-моему, говорить нужно всегда правду!
— О покойниках? — не сразу сообразил Турецкий.
— А вы что, не в курсе? — В голосе Соболевой послышалось удивление. — Зигмунд же в Чечне погиб.
— А, ну да… В курсе, конечно! — поспешно ответил Александр Борисович. И тут же поторопился задать следующий вопрос: — А еще одного ученика, Вадима Субботина, вы случайно не помните?
— Случайно помню, — рассмеялась учительница. — Вижу, вас вся их компания интересует. Что, и Лизочка тоже?
— И Лизочка, — подтвердил Турецкий, ощутив ускорившееся сердцебиение.
— Я ведь почему их всех так хорошо знаю? Потому что два года, с седьмого по девятый, вела этот класс.
— Были классной дамой? — улыбнулся Александр Борисович.
— Руководительницей! Это сейчас гимназии да дамы в ходу… В общем, за этим любовным треугольником весь педколлектив, затаив дыхание, наблюдал… О ребятах и говорить нечего!
— Значит, там была любовь!
— Вы знаете, да. Именно любовь, а не школьный романчик. И вы не представляете, как все удивлялись, когда прослышали, что Лиза выбрала из них двоих Стаса. Они поженились года через полтора после выпуска.
— Удивлялись?
— Так ведь Вадик был такой красавчик! Сущий ангел… И умница к тому же, хотя и не отличник. А Стас — и взглянуть не на что: хлипкий, невысокий, очки минус шесть… У них в семье внушительная отцовская внешность досталась Зигмунду, хотя и тот красавцем не был. А ум — Стасу, но об этом я уже говорила, кажется.
— А Лиза?
— Тунцова была самой красивой девочкой в школе, уж поверьте! Беленькая, синеглазая, разве что чересчур хрупкая, а так — настоящая Василиса Прекрасная.
— Вероятно, Субботин с Паляницким из-за нее враждовали? — закинул крючок Александр Борисович.
— Что вы! Лиза бы этого не допустила, характер у нее, в отличие от внешности, хрупким не был… Напротив, все трое дружили. По крайней мере, в школе. А что уж там дальше было, не знаю. Те наши выпускники, которые не ходят на ежегодные встречи, в общем, мы их довольно быстро теряем из виду.
— Они тоже не ходили?
— Кажется, первые два года ходили, а потом… Ну, если бы ходили, я бы запомнила.
— Большое вам спасибо, Вера Васильевна, — искренне поблагодарил Турецкий свою словоохотливую собеседницу. — Вы мне очень помогли.
— Не за что! — весело отозвалась та. — Знаете, я так скучаю по школе, что мне даже приятно повспоминать и ребятишек, и вообще прошлое в компании, а не наедине с собой!
Положив трубку, Александр Борисович наткнулся на сердитый взгляд директрисы, правда, глаза она тут же отвела.
— Простите меня, ради бога, — смутился он. — Я не предполагал, что разговор займет столько времени и я вас задержу.
— Ничего… — неискренне пробормотала та и снова взглянула на него, на этот раз вопросительно.
— Все, я ухожу… Если хотите, могу вас подвезти куда скажете в качестве компенсации.
— Спасибо, — женщина наконец улыбнулась. — Но у меня свои колеса. К тому же мне еще нужно пообщаться с охраной. Надеюсь, что время мы с вами действительно потратили не зря…
— Что это вы все время с плеером ходите? — Галкина недовольно поглядела на Филю и поджала свои красивые губки. — А если вас срочно окликнут к больному, а вы не услышите?
— Ну что вы, Любовь Андреевна, — как можно почтительнее произнес Агеев, — у меня очень острый слух, к тому же музыка едва слышна, зато помогает трудиться в определенном ритме… Кстати, я не все время с плеером хожу, всего второй день…
Филя говорил правду: установить очередной жучок, на сей раз в кабинете любовницы Субботина, ему удалось не сразу: после того, как Александр Борисович «конкретизировал» его задание, прошло три дня. Кроме того, чтобы сделать это, оперативнику пришлось прибегнуть к помощи отмычки. Попасть в кабинет старшей медсестры в ее отсутствие иначе было невозможно. В отличие от Хабарова и Субботина двери запирать она не забывала никогда. Поскольку Щербак продолжал «слушать» доктора, Галкиной пришлось заняться Филе, а следовательно, мозолить глаза медсестре чаще, чем хотелось бы. И вот результат: та вызвала его к себе специально, чтобы отчитать за «плеер»… На самом деле — Филя это чувствовал — он просто не нравился ей, не понравился буквально с первого взгляда.
«У девушки, похоже, хорошая интуиция!» — усмехнулся мысленно Агеев. А вслух, продолжая смотреть на Галкину умоляюще, произнес:
— Очень вас прошу… Музыка мне и правда помогает…
Женщина брезгливо поморщилась и пожала плечами:
— Учтите: до первого замечания. Если это помешает вам расслышать вызов…
— Клянусь, не помешает!
Она поглядела на него чуть внимательнее.
— Все вы, афганцы, странные… Вы ведь бывший афганец?
Агеев кивнул.
— Обычно ваши идут в охрану, а вы — санитаром.
— Меня об этом уже спрашивали, — вздохнул Агеев, — когда на работу принимали. Профессор интересовался, почему я с такой биографией…
— И почему же? — усмехнулась она. Ответ у Фили был заготовлен заранее.
— Видите ли, оружие я даже мальчишкой не любил, а уж после Афгана… А на войне, между прочим, санитаром поневоле тоже приходится быть. Потом, поскольку никакой специальности у меня не было, устроился на работу, которую, по крайней мере, более-менее знал.
Некоторое время женщина разглядывала его с таким видом, словно размышляла, верить Агееву или не верить. Наконец, недовольно пожав плечами, отпустила на все четыре стороны, и оперативник поспешно вернулся к прерванному занятию. Забавно, но ироничным советом помыть стены возле кабинета Субботина он поневоле воспользовался: в клинике по меньшей мере раз в неделю стены действительно протирались специальным раствором, именно от этого занятия и оторвала его Галкина своим вызовом.
В наушниках маленького аппарата, действительно неотличимого от обыкновенного плеера, некоторое время стояла тишина, затей раздался щелчок телефонной трубки, снятой с аппарата. Вслед за этим Галкина бросила всего одну фразу:
— Зайди ко мне, прямо сейчас…
Агеев насторожился, хотя внешне это никак не проявилось, скорее наоборот: на всякий случай он отошел подальше от дверей Любови Андреевны и принялся протирать подоконник и стоявшие на нем горшки с цветами.