— Ладно уж, бери, если хошь… А про что спрашивал, так сообщат, наверно, скоро. Жди.
— А этот, мелкий бес, он жив?
— Та что ему?..
— Ладно, спасибо.
Антон встал, чтобы идти на свою шконку, и почувствовал, что его начинает трясти от нервного напряжения, да сильно. Налети сейчас кто-нибудь, он бы и сдачи дать не смог. Или, наоборот, порвал бы к такой матери, что сами зеки кусочка бы не нашли…
Потом появилась мысль, что Сашка что-то перемудрил со своим обещанием скорого освобождения, а оно необходимо теперь, как воздух. Да будь он сейчас на воле, он бы обязательно достал того гада, ох, достал бы! Но как Васька мог попасть к нему в руки? Где тот поймал его? А Ирина, Милка — они-то куда смотрели?! Две здоровые бабы — они ж ведь там рядом! Ну да, у семи нянек…
Как Антон их всех сейчас ненавидел, и думал лишь об одном: только бы с Васькой ничего не случилось! Только бы живой…
Заскрежетал ключ, загремела дверь.
— Плетнев, на выход!
Это еще что, не понял Антон. Куда, зачем? Вспомнил, что Сашка обещал явиться сегодня с адвокатом, чтобы принести следователю протест и доказательства невиновности Плетнева. Может, они? Или опять будет пустой допрос? Непонятно, чего этот Никишин еще хочет от него?..
«Малява» — в кармане, Плетнев поднялся и пошел к двери. Смрадный туман начинал понемногу рассеиваться…
В комнате для свиданий, куда его привели в наручниках, разумеется, — ничего не поделаешь, что бы следователь ни говорил, а в тюрьме свои порядки, без наручников не водят, — по другую сторону стола, за узорчатой решеткой, разделявшей комнату пополам, сидела… Мила.
Плетнев даже рот разинул от неожиданности. Но еще больше его потрясло то, что она пыталась улыбнуться ему. «Она улыбается! — вихрем пронеслось в голове. — Она еще может улыбаться?!»
— Антон…
— Я все знаю, я все знаю, — как заведенный проговорил он. — Ты зачем пришла? Кто тебя пустил?
— Антон, я… — она испуганно посмотрела на него. — Мы хотели…
— Чего вы там хотели? Чего?! Где сын? Как вы могли его прозевать?! Чем вы там занимаетесь?!
— Антон, ну, ты не понимаешь… — Мила сникла под градом свирепых вопросов. — Антон, я прошу тебя, выслушай…
— Ничего не понимаю! Ничего не хочу слушать! Не надо меня ни о чем просить! — он чувствовал, что его неотвратимо несет куда-то в пропасть, но не мог остановиться. Может быть, это реакция на безграмотную, и оттого еще более наглую записку?
— Антон, ну, послушай же! — взмолилась Мила.
— Голос не повышать! — рявкнул конвоир, стоявший у стены. — Еще услышу, прерву свидание!
— Ну и прерывай! — заорал на него Плетнев. — Я не звал ее! Я никого не хочу видеть!
— Антон, перестань орать! — уже взяв себя в руки, выкрикнула Мила.
— Ах, я еще и ору? Ты зачем пришла? Уезжай! Срочно уезжай отсюда! Ты хочешь, чтоб и тебя, как Ваську? Немедленно исчезни из Москвы! Он тебя не оставит в живых! Убирайся! Уматывай!
— Откуда ты взял? Мне ничего не грозит!
— Ну, в общем, я все сказал, — едва сдерживая себя, сквозь зубы проговорил Плетнев. — Уезжай к родителям. Считай, что наши отношения были ошибкой, это тебе ясно? Ты видишь, где я? Тебе этого мало? Васьки мало?! Вашу мать!
— Я тебе принесла тут, Антон, ну, пожалуйста! — Мила протянула целлофановый пакет, который у нее уже проверили внизу, на контроле.
Но он посмотрел на девушку, как на сумасшедшую: о чем она говорит, когда сына украли?! И Антон, сжав кулаки, стал медленно подниматься.
— Свидание закончено! — громко заявил конвоир. — Встать! Лицом к стене!.. А вам, девушка, сказано: ехайте? Вот и ехайте себе! — Он открыл дверь из комнаты: — Выходи! Лицом к стене! — Дверь закрылась.
Мила сидела совершенно опустошенная с дурацким пакетом в руках, куда Ирина положила несколько пачек разнообразных мясных нарезок, хлеба, поджаренных котлет, ложку, кружку, ну, и прочую мелочь, включая мыло и новую зубную щетку. Мало ли, как сложится, а может, еще день придется пробыть в камере? Она сидела и казнила себя: но зачем ей понадобилось пережить этот позор? Она ведь пришла для того, чтобы Антон не чувствовал себя брошенным. И про Ваську договорились не сообщать, но оказалось, что в тюрьме все всем известно. А она была не готова к такой встрече. Ну, конечно, он же решил, что им по фигу судьба его сына. И не объяснишь… Да он и не дал времени для объяснений. Сорвался, словно пес с цепи, чуть не с кулаками полез… Наверное, он считает, что это их вина в том, что сын его убежал без спросу. Не уследили, надо было и его на цепь сажать…
Размышляя так, Мила не замечала, как начинала уже сама себя «заводить», злиться. Но в комнату заглянул контролер, который привел ее сюда, и мягко сказал:
— Свидание закончено, дамочка, можете пройти на выход, — и сочувственно посмотрел на нее, видно, уже понял или прослышал о том, что произошло, тем более что и пакет остался при ней.
— Да-да, извините, — сказала она и покинула комнату для свиданий…
Антон вернулся в камеру и почувствовал, как вокруг него снова начинает сгущаться туман, но теперь он был странного, багрового оттенка. И снова начало трясти, как в ознобе. Время тянулось невероятно медленно, в висках стучало. Он не мог сидеть на месте, поднялся, но снова сел, пересилив себя: ходить по тесной камере, где люди сидели друг у друга на головах, было невозможно. Как невозможно и дышать. И думать невозможно. Ничего невозможно сделать, чтобы спасти сына…
«Они там не торопятся, наверняка, — со злостью думал он. — Ну, украли, не их же ребенок!» И понимал, что не прав в корне, уж Ирина с Сашкой ради Васьки готовы были чуть ли не землю есть. Но как же они допустили?!
Ему и в голову не приходило, что сын, за которым все, без исключения, ухаживали, уже почувствовал свою малую власть и самостоятельность, что ему по барабану советы и указания старших, а побаивается еще он только одного отца, который может рявкнуть на него. Но при этом пробивалось сожаление: вырос парень, самый тот, опасный, возраст, когда пацаненок считает себя вправе принимать самостоятельные решения и совершать необдуманные поступки, будучи уверенным, что его всегда выручат старшие… А отец его, тем временем, решает собственные «проблемы», — то женского предательства, то женских же благодеяний, ничего не скажешь, красиво устроился! И вот эта первая конкретная мысль заставила его прийти в себя, понять, что он натворил только что, просто по-хамски прогнав девушку, которая, ну конечно же, любила его, и Васька был при ней послушным… Она что-то там принесла, зная, как ему нелегко здесь, а он фактически швырнул ей передачку в лицо…
Да что ж с ним такое творится-то?.. Наконец дошло до него, отчего робкую улыбку Милы он счел издевательством над собой. Ну конечно, они же, ничего не зная о тюремной «почте», наверняка договорились молчать и не сообщать ему о сыне, чтобы не волновать зря. А сами, поди, уже с ног сбились, бегая по следам похитителя. Вон и Сашка уже давно должен был приехать, а его все нет… Разумеется, все заняты поиском, но результатов, видно, никаких…