Хотя, если вдуматься, дистанция между двумя этими профессиями не так уж и велика. И на боевых заданиях Плетневу не раз приходилось часами лежать в засаде в ожидании врага, затаив дыхание. Разница лишь в том, что тогда его пальцы сжимали ствол автомата, а теперь — мобильный телефон.

Да, что ни говори, а судьба способна удивлять. И все-таки жаль, что у меня нет такого богатого опыта расследований, как у Турецкого или Щеткина, с досадой подумал Антон. Всему приходится учиться на ходу. Как разговаривать с людьми, как добывать улики. На первый взгляд, наука немудреная, однако любое неосторожное действие, любое случайно брошенное слово способно свести на нет всю предыдущую работу. Вот и думай после этого — что сложнее: жать на спусковой крючок или грамотно проводить допрос.

От размышлений о жизни Антон перешел к более абстрактным вещам. Что такое судьба? Почему все происходит именно так, как происходит? И нет ли на свете каких-нибудь параллельных миров, в которых реализуются наши неиспользованные возможности? Возможно, в каком-то из этих миров Инна не пошла за Васькой через тот проклятый пустырь, не встретила компанию отморозков и… осталась жива? Как знать, возможно, в одном из параллельных миров они по-прежнему вместе?

Размышляя о высоких материях, Антон не заметил, как задремал.

Резкий стук в окно разбудил сыщиков.

— Эй, архаровцы, вы там живы? — услышали они бодрый голос Турецкого.

Он открыл дверцу, протянул трость заспанному Плетневу и ввалился на свое сиденье.

— Вот так всегда, — насмешливо пожаловался Александр Борисович. — Одни пашут в поте лица, а другие в это время дрыхнут.

— Ну, не в твоем положении жаловаться, — заметил Плетнев, с наслаждением втягивая ноздрями тонкий аромат духов, исходящий от Турецкого.

— Смотрю, ты и впрямь заработался, — с усмешкой заметил Щеткин. — Тебе бы, Саня, душ принять. А то жена неправильно поймет.

— Что, так сильно? — Турецкий поднял бровь и, не дожидаясь ответа, понюхал рукав пиджака. — А, черт! Похоже, я влип. Кстати, ты давай трогай, — обратился он к Щеткину. — Незачем здесь отсвечивать.

Щеткин кивнул и завел машину.

— Ну, как там? — нетерпеливо спросил Плетнев, когда машина тронулась. — Как все прошло? Удалось что-нибудь узнать?

— Немного. Этот Вертайло разбрасывается деньгами направо и налево. У него, скорее всего, действительно какой-то криминальный бизнес. Петь, у тебя сигареты есть?

— В бардачке.

Александр Борисович закурил и продолжил рассказ:

— Наш грибник подарил Альбине кольцо за две тысячи баксов. Альбина считает, что у него большой бизнес. Он что-то говорил про фирму, торгующую памперсами.

— Памперсами? — не поверил своим ушам Плетнев.

Турецкий кивнул:

— Угу. Но думаю, что это не основной его бизнес. Скорей всего, просто официальное прикрытие. В любом случае, нужно установить за прапором слежку. На днях, он, возможно, появится в Москве. — Александр Борисович стряхнул с сигареты пепел и добавил: — Надо пробить все оптовые фирмы, торгующие памперсами в районе Братеево.

— Займемся этим прямо с утра? — уточнил Плетнев.

— Угу, — кивнул Александр Борисович. — А сейчас, Петь, отвези-ка ты меня домой.

— В «Глорию»?

— Нет, домой. Хотя… давай заедем в ночной магазин и купим пол-литра.

— Может, лучше в ночной бар и по пиву? — предложил Плетнев.

Турецкий покачал головой:

— Нет. В магазин, за поллитровкой. Хочу выпить — быстро и крепко.

4

Плетнев был прав, когда сказал, что Ирина Генриховна не ляжет спать, пока не дождется Турецкого. Она даже не думала ложиться. Сидела в кресле перед телевизором, смотрела какой-то фильм. «Смотрела» — это, конечно, слишком громко сказано. На экране мелькали кадры, мужчины и женщины беседовали друг с другом, соблазняли друг друга, но Ирина Генриховна абсолютно не следила за развитием сюжета, она была погружена в свои мысли.

В последние месяцы жизнь Турецких круто изменилась. Александр Борисович больше не сотрудник Генпрокуратуры. Более того — теперь он инвалид третьей группы. Что ждет их впереди? Ясно, что ничего хорошего. Ирина Генриховна слышала множество историй о бывших сыщиках, которые, оставшись без работы, быстро спивались. Раньше она не верила в эти россказни по причине их откровенной банальности. Но то, что творилось с Александром Борисовичем в последние недели и дни, расстраивало и обескураживало ее.

Турецкий почти не спал. Три или четыре раза за ночь он поднимался и брел на кухню — курить. С утра вставал нервный, бледный, раздражительный…

Когда Ирина Генриховна открыла дверь, Турецкий стоял на пороге, хмуря брови.

— Пришел наконец-то, — устало проговорила Ирина.

— «Старику не нужен был компас, чтобы определить, где находится юго-запад. Ему достаточно было чувствовать, куда дует пассат и как надувается парус», — процитировал Турецкий.

— Опять «Старик и море»?

— Угу. Я могу войти?

— А ты хочешь?

— Точно не знаю. Но попробовать стоит.

Ирина вскинула брови:

— Что такое?.. Духи? Турецкий, ты где шлялся?

— Да заехал по пути в один публичный дом.

— Фу, а я-то уж испугалась. Думала — ограбил парфюмерный магазин. И как в публичном доме?

— Да так, ничего интересного. Бордель как бордель. А ты почему не спишь?

— Да так, гостя принимала. Только что ушел.

— Что за гость?

— Один знакомый. Ничего особенного — брюнет, рост метр девяносто, физиономия и бицепсы, как у Сильвестра Сталлоне.

— О! Что ж он меня не дождался? Познакомились бы.

— Только после того, как свозишь меня в свой публичный дом.

Александр Борисович виновато улыбнулся:

— Ну прости, золотце. Я… был не прав… Я глупый, злобный грубиян. Я был, как лошадь в шорах… Ничего не видел… Только дорога… Нет, не то… Слишком красиво…

Ирина молча взяла Турецкого за пиджак и втянула в прихожую, продолжая в упор смотреть на него.

— Я всем вокруг порчу жизнь, — продолжал бурчать Александр Борисович. — Навязываю свои правила игры… — Он угрюмо мотнул головой. — Нет, не то… Я тебе жизнь сломал… И продолжаю в том же духе…

Ирина сняла с него пиджак.

— Мне один старик сказал, что надо идти наверх… — сбивчиво бубнил Александр Борисович. Он меня у себя в голове нарисовал… И картину подарил… Представляешь… Или мне это приснилось … Нет не приснилось… А ты… ходишь тут одна… занимаешься расследованиями…

— Сколько ж ты выпил, горе мое? — поинтересовалась Ирина.