Похоже, о причине Поремский был уже осведомлен: слухи по коридорам Генпрокуратуры распространялись со скоростью огня по бикфордову шнуру… Во всяком случае, счастьем его физиономия не блистала, скорее, наоборот.
— Присаживайся, — примирительно улыбнулся Турецкий. — Ты, я вижу, уже в курсе насчет командировки?..
— Но пока что не понял, почему именно я! — буркнул Владимир, отводя взгляд в сторону. — Валерка, между прочим, в этом Коксанске бывал, занимался расследованием, людей знает. А я ни ухом ни рылом… И кроме этих трех, — он хмуро кивнул на папки, — у меня еще восемь штук дел, которые, пока я езжу, тоже начнут потихоньку тухнуть… Ну почему я?!Он наконец посмотрел на Александра Борисовича — разумеется, жалобно.
— Потому что больше некому ехать, Володя, — начал увещевать его Турецкий. — Там на месте понадобятся хорошие мозги и тонкое, профессиональное чутье… Ладно, выдам тебе страшную тайну: причина, по которой Померанцев остается в Москве, уважительная — Валера наш надумал жениться…
От неожиданности Поремский фыркнул, но в глазах его вместо сердитого огонька моментально вспыхнуло любопытство.
— Ну да?!
— Тс-с-с… — Александр Борисович приложил к губам палец. — Смотри, никому, включая Померанцева, ни звука… Узнаю, что протрепался, придушу собственноручно!
— Обижаешь, шеф! — панибратски ухмыльнулся Поремский. — Во дает Валерка!.. Ладно, раз такое дело… А кто этим будет без меня заниматься? — кивнул он на папки.
— «Этим» займусь я сам, а там видно будет. Что касается оставшихся восьми дел, которые ты упоминал, временно передашь как раз Померанцеву, усек?
— Так точно, — продолжал скалиться «важняк». — Ну надо же…
— Все, лирическое отступление будем считать завершенным. — Турецкий посерьезнел и открыл первую папку, лежавшую сверху. В его команде существовала традиция: помимо порядкового номера и имени гражданина, на которого заводилось уголовное дело, следователь для всеобщего удобства присваивал папке еще одно название, отражавшее суть дела. Поэтому, едва прочитав это «внутреннее» обозначение, в данном случае звучавшее как «Нехорошая квартира», Александр Борисович тут же вспомнил, по какому поводу была данная папка заведена, и нахмурился: дела, связанные с коллегами, он не любил, а тут, кроме всего прочего, коллегой оказалась женщина… Красивая, между прочим, женщина, довольно молодая… Нельзя сказать, чтобы они были с Турецким хорошими знакомыми, но несколько раз сталкивались на общих, расширенных совещаниях МВД и Генпрокуратуры.
— Поначалу, — напомнил Володя Поремский, — дело вели ребята из Южного округа, помнишь?
Турецкий помнил. И даже неплохо знал следователя с «земельки», которому дело тогда, еще в начале февраля, досталось. Хороший, профессиональный сыщик с двадцатилетним стажем, благодаря чему и докопались в конце концов до сути произошедшего, на первый взгляд обыкновенного бытового убийства «по пьяни», каких сейчас и в Москве, и в провинции, увы, пруд пруди… Помнится, единственное, что его отличало настолько, что кадры с места преступления даже показали по телевизору, то, что убийцей пожилой женщины, проживавшей в Южном округе столицы, стал ее собственный сын. Как водится, пьющий, причем опьянение у него, по свидетельству экспертизы, наступало быстро и являлось патологическим. В переводе на обычный человеческий язык термин «патологическое опьянение» означал, что Леонид Жаров, в обычном состоянии человек заурядного темперамента, после пары рюмок становился агрессивным и соответственно опасным для окружающих… Мать, по показаниям соседей, не раз и не два только чудом спасалась от кухонного ножа, за который, напившись, хватался всякий раз ее сыночек… На сей раз спастись Инне Олеговне Жаровой не удалось.
Причиной смерти стали множественные ножевые ранения, три из которых, как указывалось в деле, являлись «несовместимыми с жизнью». Сыночка взяли по горячим следам — вечером того же дня, когда зашедшая за солью соседка обнаружила труп Жаровой посреди комнаты в луже крови, дверь была приоткрыта. Пьяный отморозок даже не удосужился ее за собой захлопнуть.
Казалось бы, все: и улики, и свидетели налицо, преступник под арестом, оставалось то, что профессионалы называют «писаниной», и дело можно передавать в суд. Следак, выезжавший на место преступления с «земельки», Иван Кириллович Никитин, сдав все полагающиеся документы старшему следователю Следственного управления своего ГУВД Анне Константиновне Мокрушиной, успокоился и постарался выкинуть кровавую историю из головы: у него и без этого подобных дел хватало. А уж за двадцать-то лет беспорочной службы и вовсе насмотрелся. И лучшего способа, чем рыбалка, в том числе подледная, чтобы не стать жертвой постоянных стрессов, для себя не нашел. Именно на рыбалку, загрузив свой охотничий рюкзак соответствующим оборудованием, он и отправился в ближайшие выходные, на давно освоенное им подмосковное озерцо. Отправился Иван Кириллович на сей раз на электричке, поскольку его старенький «Москвич» в очередной раз стоял на ремонте. И за пять минут до того, как нужную ему электричку подали к перрону, в густой субботней толпе на платформе он неожиданно увидел не кого-нибудь, а того самого Леонида Жарова, которого неделю назад собственноручно препроводил в КПЗ… Разумеется, рыбалка была тут же забыта, а спустя два часа оба — и Никитин, и Жаров — уже находились в отделении милиции, где и трудился в качестве дознавателя Иван Кириллович. Поначалу не поверивший ни единому слову убийцы, утверждавшему, что «выпустила его сама следовательша», а потом не поверивший и собственным глазам, когда тем была предъявлена Никитину подписка о невыезде, подписанная Мокрушиной…
Никитин оказался честным служакой: вместо того чтобы плюнуть на все и продолжить путь к заветному озерцу, он с помощью дежурных оперов, судя по всему не слишком разборчивых в средствах, расколол Жарова за полчаса и рассказанную им историю не только запротоколировал, но и, как положено, записал на пленку.
И протокол, и пленка лежали сейчас перед Александром Борисовичем: он прекрасно помнил их содержание, оттого и хмурился… Анна Мокрушина не производила впечатление человека, способного на служебное преступление, тем не менее она его совершила… Непреодолимым, видимо, искусом оказалась для нее квартира Жаровых, в которой после гибели матери сыночек остался единственным прописанным жильцом… Хорошая двухкомнатная квартира в Северном Бутове: ее стоимость уверенно переваливала по нынешним временам за двести тысяч долларов… В обмен за переоформление Жаровым жилища на Анну Константиновну Мокрушину она не только изменила ему меру пресечения, выпустив из-под стражи под подписку о невыезде, но и пообещала закрыть уголовное дело «за недостаточностью улик».
В вине Мокрушиной сомневаться не приходилось: на стол Володи Поремского и соответственно Турецкого дело легло как раз перед завершением преступной сделки. Подписывать документы на квартиру Анна Мокрушина явилась с оформленным на закрытие уголовным делом под мышкой, не подозревая, что все происходит уже под контролем Генпрокуратуры…
— Володя, — устало произнес Турецкий, который только сейчас, после полудня, ощутил на себе наполовину бессонную ночь в больнице. — Я не вижу пока, почему ты дело Мокрушиной отнес к разряду горящих. Давай-ка быстренько своими словами!