Антон же, выслушав речь Турецкого, пошел навстречу Сергею, о чем-то шепотом переговорил с ним, причем Сергей тут же отвернулся, нагнув голову. А Плетнев, обернувшись, ответил Турецкому:
— Я думаю, что именно так и случилось, шеф, ну… упал на нож, — добавил он. — Я сейчас принесу бумагу и ручку… Пойдем, хозяин. — И они ушли в сторону летней кухни.
Они скоро вернулись. Антон нес письменные принадлежности, Сергей что-то прятал за спиной. Плетнев с Турецким отвязали у Федулова ноги от рук, посадили его за стол, положили ручку и бумагу. Турецкий приготовил магнитофон.
— А с этим? — грубым голосом спросил Антон. И Турецкий небрежно ответил:
— Мы ж договорились, чего два раза повторять? Я беру на себя. Хотя и у тебя тоже открытый лист. Но я — командир, значит, я и отвечу. Выполняй, — он махнул рукой на лежащего Хонина.
— Подержи, чтоб не брыкался, — бросил Антон хозяину.
Турецкий почти без интереса уставился на готовящееся действие. Проследив за его взглядом, обернулся опасливо и Федулов. И они увидели…
Плетнев поднял Хонина за одну руку, Сергей — за другую. Тот изворачивался, дрыгал ногами, бился, мычал. Хозяин отступил на шаг и передал Антону большой кухонный нож. Антон ногтем большого пальца попробовал его и кивнул.
— Ну, чего, в самом деле? — вмешался Турецкий. — Оттащите подальше, тут же люди едят, — и сказано это было сердито.
Антон послушно оттащил Хонина подальше от света. Но — чтоб видно было. Затем он спокойным движением захватил широкой ладонью подбородок бандита, запрокинул его голову и сделал резкое, режущее круговое движение. Как чеченские боевики в многочисленных документальных съемках, — вся страна видела. Секунду ничего не происходило, потом из-под ладони Антона хлынула темная жидкость. Ноги Хонина задергались, но тут же тело обмякло. Антон бросил его головой на землю, взял за ноги и потащил в темноту, оставляя на дорожке темный след.
— Ну, ладно, — равнодушно сказал Турецкий Федулову, который замер с остановившимися, помертвевшими от ужаса глазами, — начинаем работать.
Федулов никак не мог взять ручку, пальцы не слушались.
А к столу тем временем приблизился Антон, хозяин протянул ему полотенце, и тот небрежно вытер руки. Потом он взял из рук хозяина открытую бутылку вина и, приставив горлышко к губам, не отрываясь, выпил всю и отбросил пустую бутылку в сторону. Сел напротив Федулова и уставился на него мутным, тяжелым взглядом…
Через час с небольшим, когда Федулов закончил писать, Антон, пьяно дыша на него, снова завязал ему руки за спиной, а потом волоком, за шиворот, оттащил его в летнюю кухню, где и оставил. И вернулся к столу, где сидели Турецкий, Сергей и Мила, из темноты, оказывается, наблюдавшая за «экзекуцией» и буквально глазам своим не поверившая, пока до нее не дошло, что все это — имитация.
— Ну как? — спросил он, улыбаясь.
— Гениально, — сказала Мила. — А где вы столько кетчупа достали? И не жалко было?
— Кетчуп — что? — сказал Турецкий. — Вот когда бутылку Антон «уговорил», вот это лихо было! И, кстати, скажу вам, что лично у меня бы именно этот, последний штрих снял все сомнения в подлинности происходящего. Даже если бы они еще и оставались. Я по глазам этого засранца увидел: он поверил, что будет следующим, если не даст показаний. А тебя, Антон, пора в кино снимать…
Плетнев выглядел победителем.
— Признания его нам, кстати, не потребуются, ими пусть милиция занимается. — неожиданно добавил Турецкий. — У нас к Переверзину, которого этот Федул сдал с потрохами, совсем другие претензии. Зато будет очень интересно, когда двое эти… завтра встретятся в одной камере СИЗО. Вот уж будет им о чем поговорить! Надо ребяткам рассказать про то, как Федул «кололся»… кончился парень, теперь ему жизни нет, свои задавят…
— А как у тебя получилось настолько правдоподобно, что… ужасно просто, я чуть было не поверила, что все это у вас всерьез? — поежилась Мила. — И потом он, я же видела, словно действительно умер! Как ты мог?
— А есть некоторые боевые приемы… Можно отключить противника на пять минут, можно на полчаса… — без особой охоты ответил Антон. — А вино с кетчупом, чтоб пожиже было, мы смешали и налили в бутылку. И Сергей мне ее за пояс сзади сунул, когда помогал тащить козла на заклание. Вот и весь секрет.
Дальнейшая часть ночи прошла без осложнений и происшествий…
Утром, как договорились, о ночном происшествии разговоров не было. По звонку Турецкого рано утром приехал Липняковский, а за ним, на второй машине, чины из городского отдела милиции. Витольд Кузьмич, морщась от отвращения, оглядел связанного по рукам и ногам Федулова, основательно опухшего за ночь от страшных переживаний, мокрого и обгаженного, а потом распорядился отвести преступника в милицейскую машину, отправить его в КПЗ, чтобы отмыть, а потом доставить в прокуратуру, где он сам еще раз допросит его. Своей «Волгой» следователь рисковать не захотел, тяжелый дух потом не выветрится.
С тем же Липняковским Александр Борисович договорился, что сегодня же будет вызван в прокуратуру на допрос в качестве свидетеля Григорий Алексеевич Переверзин, бизнесмен из Москвы. Но так как слухи о том, что Генеральная прокуратура подписала уже постановление о задержании указанного человека и что ради этого, собственно, и прибыли из столицы двое сыщиков, уже разнеслись в городе стараниями кого-то из прокурорских работников, кто был причастен к этому делу, то следует предпринять и немедленные встречные действия. Тем более что через час-другой станет в городе наверняка известно и о задержании двоих обосранных «мокрушников», посланных тем же Переверзиным.
Липняковский был поражен тем, что именно на прокуратуру «грешат» москвичи. Тут и честь мундира, и местный патриотизм в нем взыграли, однако от фактов уйти было невозможно. И потому Турецкий предложил следователю самому договориться с прокурором Рогаткиным и пустить за Переверзиным плотное наблюдение, чтоб тот не сбежал. А такая возможность у него конечно же имеется, и он не преминет ею воспользоваться. Вне пределов Краснодарского края справиться с ним будет гораздо труднее, вот в чем дело…
Поговорили и о тактике допроса. Когда бизнесмен явится в кабинет следователя, пусть допрос начинает сам Липняковский. А Переверзин, с его врожденной наглостью, скоро поймет, что следствие вроде бы ничем и не располагает против него. И допрос ему ни коим образом не грозит, нет против него никаких улик в прокуратуре. И надо в нем поддерживать это впечатление, задавать посторонние, вроде бы пустяшные вопросы, от которых тот будет потихоньку звереть. Типа почему вы решили облагодетельствовать именно наш город? Или: зачем вам это все надо? Что конкретно вы теряете, отказываясь в нашу пользу от выгодных заказов в Москве? И так далее, побольше вопросов, не имеющих как бы отношения к делу. Не нужно ему и предъявлять письмо мэра вместе с магнитофонной пленкой. Пока речь должна идти только о записях телефонных переговоров с Куратором. Нужно читать вслух расшифровки, прослушивать раз за разом телефонные переговоры, тоже сомневаясь в их подлинности, но вплоть до полного изнурения продолжать допрос, ибо главное, чего необходимо добиться, это как можно сильнее разозлить Переверзина, чтобы он потерял контроль над собой. А это, судя по манере его поведения, с ним случается. И тянуть эту бессмысленную якобы лямку до тех пор, пока не придут Турецкий с Плетневым. И вот тогда Витольд резко сменит и тон, и личное отношение к свидетелю, которого вслед за этим все трое начнут продвигать в сторону обвинения в соучастии, а дальше напрямую квалифицировать как основного заказчика преступления. У него сил не хватит долго сопротивляться. Для этого надо быть очень опытным подсудимым, не раз сидевшим в камере. А тюремный опыт Переверзина плюс его холерический темперамент, который он не привык сдерживать, на подобные роли не тянет.