Чезвик сложил руки на столе, касаясь его обоими локтями, и, не обращая внимания на сказанное Сентауро, улыбнулся миссис Кэмбел:
— Мы ждем, миссис Кэмбел.
Та перевернула еще несколько листов своих записей, надеясь найти что-то, хотя бы что-нибудь, что дало бы основания меня задержать.
Чезвик находился в здании уже минут пять, пошел узнавать, как дела у Энджи. Я ждал на лестнице перед главным входом. Мимо меня сновали полицейские, и в их взглядах мне бы хотелось прочесть намерение не задерживать меня за превышение скорости на дорогах, хотя бы некоторое время. Может быть, до конца жизни.
— Ну что? — бросился я к Чезвику.
— Ее пока не отпускают.
— Почему?
Он посмотрел на меня, как на несмышленого надоедливого ребенка:
— Она полицейского убила, Патрик. В порядке самообороны или нет, но она убила полицейского.
— Ну, может, ты бы…
— Знаешь, кто в этом городе лучший юрист по уголовному праву?
— Знаю. Ты.
Он покачал головой:
— Моя младшая партнерша, Флорис Мэнсфилд. Она сейчас с Энджи. Понял? Так что остынь. Это потрясная женщина, Патрик. Понимаешь? С Энджи все будет хорошо. Но придется провести у них еще несколько часов. А если мы перегнем палку, окружной прокурор пошлет нас к черту и передаст дело расширенной коллегии присяжных, просто чтобы показать полицейским, что он на их стороне. А если же мы будем действовать согласованно, сотрудничать с ними, никого против себя не настраивая, все постепенно остынут, устанут и поймут, что чем скорее с этой историей покончить, тем лучше.
Мы шли по Бродвею, было четыре утра, ледяные пальцы темных апрельских ветров ощупывали нам воротники.
— Где твоя машина? — спросил Чезвик.
— На Джи-стрит.
Он кивнул.
— Домой тебе нельзя. Там собралась половина журналистской братии города, а я не хочу, чтобы ты с ними общался.
— А почему они не здесь? — Я взглянул на здание, где размещался участок.
— Дезинформация. Дежурный сержант специально якобы проговорился, что вас всех держат в управлении. Еще час-другой, они все поймут и рванут к тебе.
— Так куда же мне деваться?
— Вот это действительно хороший вопрос. Вы с Энджи, намеренно или непреднамеренно, только что подложили полиции Бостона большую свинью. Такой, пожалуй, не было со времен Чарльза Стюарта и Уилли Беннета. [61] Я бы на твоем месте переехал куда-нибудь из штата.
— Вот я и спрашиваю тебя: куда?
Он пожал плечами, нажал на кнопку тонкого пульта дистанционного управления, прикрепленного к брелоку с ключами от машины, его «лексус» подал звуковой сигнал, и замки на дверцах открылись.
— Ну и катись, — сказал я. — Поеду к Девину.
Голова Чезвика дернулась, будто от удара.
— К Амронклину? Совсем спятил? Хочешь поехать к полицейскому?
— В пасть зверя, — кивнул я.
В четыре утра большинство людей смотрит сны, но Девин бодрствует. Он редко спит больше трех-четырех часов в сутки, и обычно это уже ближе к полудню. В остальное время он либо работает, либо пьет.
Едва Девин открыл мне дверь своей квартиры в Лоуэр-Миллс, я по запаху определил, что он не работает.
— Мистер Знаменитость, — сказал он и повернулся ко мне спиной.
Я пошел за ним в гостиную, где на кофейном столике между бутылкой «Джека Дэниелса», полуопорожненной стопкой и пепельницей лежал раскрытый сборник кроссвордов. По телевизору показывали Бобби Дарина. [62]
На Девине под фланелевым халатом были брюки от тренировочного костюма и такая же куртка с надписью «Полицейская академия». Он сел на диван, запахнул халат, поднял стопку, отпил немного и уставился на меня снизу вверх. Глаза хоть и слегка остекленели, но взгляд был тверд, как, впрочем, и весь Девин.
— Стакан себе возьми на кухне.
— Пить сейчас как-то не хочется, — попробовал отказаться я.
— Я пью один только в одиночестве, Патрик.
Пришлось идти на кухню. Девин мне налил, пожалуй, даже многовато. Он поднял свою стопку.
— За убийства копов, — сказал он и выпил.
— Я не убивал никаких копов.
— Твоя напарница убила.
— Девин, — сказал я. — Прекрати сейчас же, или я пойду.
Он поднял стопку и указал ею в сторону прихожей:
— Дверь не заперта.
Я с размаху поставил стакан на кофейный столик, часть его содержимого выплеснулась, а я поднялся и пошел к двери.
— Патрик!
Уже взявшись за дверную ручку, я обернулся.
Мы оба молчали, был слышен только мягкий голос Дарина. Все то, что осталось невысказанным и неоспоренным в нашей с ним дружбе, висело между нами. Дарин пел о недостижимом, о несоответствии между тем, чего мы желаем, и тем, что имеем.
— Иди сюда, — сказал Девин.
— Зачем?
Он показал взглядом на кофейный столик, взял ручку со сборника кроссвордов, закрыл его, поставил на него недопитую стопку, посмотрел в сторону зашторенного окна, за которым, наверное, едва-едва начинало светлеть, и пожал плечами:
— Если не считать полицейских и моих сестер, вы с Энджи — мои единственные друзья.
Я вернулся к стулу и стер краем рукава разлитый бурбон.
— Все еще впереди, Девин.
Он кивнул.
— В «Фицджералде» Бруссард и Паскуале действовали по чьему-то приказу. Кто-то отдал приказ.
Девин налил себе еще виски.
— И ты, конечно, думаешь, что знаешь кто.
Я откинулся на спинку стула и чуть-чуть отпил. Крепкое спиртное мне никогда не нравилось.
— Бруссард сказал, что Пул не любил стрелять. Никогда. Я раньше думал, что это Пул пришил Маллена и Фараона, вынес деньги из карьеров и передал кому-то еще. Но кто такой этот «кто-то еще», я так и не мог понять.
— Какие деньги? Что ты несешь?
Следующие полчаса я объяснял ему какие.
Когда я закончил, он закурил сигарету и сказал:
— Бруссард похитил ребенка. Маллен оказался свидетелем. Оламон шантажирует Бруссарда, хочет, чтобы тот отыскал и вернул ему две сотни штук. Бруссард хитрит и привлекает кого-то, чтобы убрать Маллена и Гутиерреса, а также уронить в тюрьме Сыра. Так?