— Жена его, — прошептал Оскар, — Триша.
Женщина повернулась к нам спиной и заглянула в джип. Мне сначала показалось, что она ездила в магазин за продуктами, но потом в груди у меня что-то екнуло и замерло.
На плечо Триши опустился подбородок Аманды Маккриди. На голове у девочки была красно-белая ушанка. Сунув палец в рот, она сонным взглядом уставилась на деревья.
— Кто-то у нас заснул по дороге, — сказала Триша Дойл, — да?
Аманда положила голову ухом на плечо миссис Дойл и уткнулась ей носом в шею. Та сняла с девочки шапку и пригладила волосы, такие яркие — почти золотые — на фоне зелени деревьев и ясного неба.
— Поможешь мне приготовить обед?
Аманда что-то ответила, что именно — я не расслышал, улыбнулась. Улыбка была так хороша, говорила о таком благополучии, что мне стало не по себе.
Мы следили за ними еще часа два.
Сначала они готовили сэндвичи, Триша стояла у плиты, Аманда сидела за стойкой, подавая ей сыр и хлеб. Потом они обедали, а я, забравшись на дерево, стоя на одной ветке и держась руками за другую, наблюдал за ними.
Они ели сэндвичи и суп, иногда наклонялись друг другу, жестикулировали и хохотали с полными ртами.
После обеда вместе мыли посуду. Потом Триша усадила девочку на стойку, надела на нее шапку и пальтишко, убедилась, что Аманда правильно завязывает шнурки. Потом она куда-то ушла, и Аманда осталась одна. Она смотрела в окно, и на лице появилось выражение остро переживаемого одиночества. Она посмотрела вдаль, куда-то за эти леса и горы. Не знаю, сказывалось ли это душераздирающее небрежение, пережитое ею в прошлом, или невыносимая неопределенность будущего, в благополучие которого ей, конечно, еще только предстояло поверить. В этот момент я увидел в ней сходство с матерью и понял, где и когда видел такой взгляд прежде: у Хелен, когда перед закрытием бара она сказала мне, что, если бы Аманда нашлась, она бы больше никогда не спустила с нее глаз.
Триша Дойл вернулась на кухню, и на лице Аманды признаки душевного смятения — прежних невзгод и новых опасений — уступили место нерешительной, робкой улыбке.
Они вышли на террасу, а я слез с дерева. С ними был приземистый английский бульдог, коричневый с белыми пятнами, под цвет полоски холмов за домом, на солнечных местах которых уже обнажилась темная земля, и только между двумя соседними скалами оставался гребень слежавшегося снега.
Аманда каталась по земле с псом, визжала, когда тому удавалось прижать ее к земле, и со слюнявой морды капало ей на лицо. Она вырывалась, убегала, он бежал сзади и хватал ее за ноги.
Триша уложила пса на землю и, придерживая одной рукой, показала, как расчесывать ему шерсть. Аманда стала на колени и осторожно водила щеткой, будто расчесывала собственные волосы.
— Ему не нравится, — донеслись до меня ее слова.
Я тогда впервые услышал ее голосок. Любопытный, смышленый ребенок.
— Ему больше нравится, когда это делаешь ты, — сказала Триша, — у тебя нежнее получается.
— У меня? — Аманда взглянула в лицо Трише, продолжая ровно и медленно водить щеткой.
— Ну да. Гораздо нежнее. У меня-то руки как у старушки. Щетку как схвачу, иногда у старого Ларри шерсть выдираю.
— А почему ты зовешь его старым Ларри? — Это имя Аманда произнесла нараспев, второй слог выше, чем первый.
— Я же тебе рассказывала, — сказала Триша.
— Расскажи еще, ну, пожалуйста.
Триша усмехнулась.
— Когда мы только поженились, у мистера Дойла был дядя, очень похожий на бульдога с отвислыми щеками.
Триша свободной рукой взялась за кожу у нижней челюсти и оттянула к подбородку. Аманда засмеялась.
— Похож был на собаку?
— Именно так, детка. Он даже иногда гавкал.
Аманда снова засмеялась.
— Правда, что ль?
— Чистая правда!
Миссис Дойл отпустила Ларри, и он присоединился к общему веселью: все трое, сидя на земле, залаяли друг на друга.
Никто из нас за все это время не проронил ни слова. Они играли с собакой, играли друг с другом, из перенумерованных старых досок построили мини-дом. Потом сидели на скамейке. Становилось прохладно. Миссис Дойл накинула на плечи вязаную шаль, пес пристроился у ее ног. Она что-то говорила, касаясь подбородком волос Аманды, а та отвечала, прижавшись щекой к ее груди.
Мне кажется, в этом лесу мы все почувствовали себя грязными, ничтожными и бесплодными. Бездетными. Убедились, что по крайней мере на тот момент не годимся, не можем и не хотим подняться до самопожертвования, связанного с исполнением родительского долга. Что мы — чиновники на природе.
Потом Триша и Аманда взялись за руки и пошли в дом, и собака с ними, путаясь под ногами. Потом приехал Джек Дойл, он вылез из «форд-эксплорера» с коробкой под мышкой. Не знаю, что в ней было, но через несколько минут Триша и Аманда восторженно завизжали. Все трое перешли на кухню. Аманду снова посадили на стойку, и она болтала без умолку, судя по жестам, рассказывала, как чистила щеткой Ларри, и оттягивала себе щеки, показывая брыли дяди Ларри. Джек смеялся, запрокидывал голову и прижимал к груди Аманду. Когда он вставал из-за стойки, она прижалась к нему и потерлась щекой о выросшую к вечеру щетину.
Девин полез в карман, достал телефон, набрал 411.
— Приемную шерифа Уэст-Бекетта, пожалуйста.
Он повторил номер вслух, внес его в записную книжку телефона и уже хотел нажать кнопку «Вызов», но Энджи положила ладонь ему на запястье.
— Ты что делаешь, Девин?
— А ты что делаешь, Энджи? — Он посмотрел на ее руку.
— Хочешь арестовать?
Он взглянул на дом, потом на Энджи и нахмурился:
— Да, хочу.
— Нельзя.
Он стряхнул ее руку:
— Еще как можно.
— Нет. Она… — Энджи указала сквозь деревья. — Разве не видишь? Они очень ей подходят. Они… Господи, Девин, они ее любят.
— Они ее похитили, — упрямо сказал Девин. — Ты забыла об этом?
— Девин, нет. Она… — Энджи опустила голову. — Если мы их арестуем, Аманду вернут Хелен. Она погубит малышку.
Он внимательно посмотрел на Энджи, как будто не мог поверить своим глазам и ушам.
— Послушай меня, Энджи. Там полицейский. Я не люблю арестовывать полицейских. Но если ты вдруг забыла, этот коп организовал убийство Криса Маллена, Фараона Гутиерреса, Сыра Оламона, пусть неявно, пусть хотя бы не предотвратил. Он отдал приказ убить Лайонела Маккриди и, кстати, вас тоже. У него на руках кровь Бруссарда. У него на руках кровь Паскуале. Он убийца.
— Но… — Она в отчаянии взглянула в сторону дома.
— Но что? — На лице Девина смешались гнев и растерянность.