— Бубба на это смотрит иначе, Сыр.
— Так скажите ему.
— Почему?
— Потому что это правда.
— Я на это не куплюсь, Сыр.
Он подвинул свой стул поближе к нам и сжал телефонную трубку так, что мне показалось, она вот-вот треснет и развалится надвое.
— Слушай меня, кусок дерьма. Этот психотик думает, я его трубой трахнул, так я с таким же успехом мог бы и какого-нибудь охранника тут пришить, чтобы засадили в одиночку пожизненно. Этот чувак — ходячий смертный приговор. Так что скажите ему…
— Да пошел ты, Сыр!
— Что?
Я повторил, на этот раз очень медленно.
— Я заходил к тебе два дня назад, — сказал я через некоторое время, — и умолял тебя сохранить жизнь четырехлетней девочке. Теперь она мертва. Из-за тебя. И теперь ты просишь о милосердии? Я передам Буббе, что ты сожалеешь о своем распоряжении дать ему трубой.
— Нет.
— Скажу, что ты так и сказал: «Я сожалею». Что как-нибудь загладишь свою вину.
— Нет. — Сыр покачал головой. — Ты этого не сделаешь.
— Смотри, что я делаю, Сыр. — Я отстранил трубку от уха и сделал вид, что сейчас повешу ее на рычаг.
— Она жива.
— Что? — сказала Энджи.
Я снова поднес трубку к уху.
— Она жива, — повторил Сыр.
— Кто? — спросил я.
Сыр закатил глаза и кивнул в сторону охранника, стоявшего у дверей.
— Сам знаешь кто.
— Где она? — спросила Энджи.
Сыр покачал головой:
— Дайте мне несколько дней.
— Нет, — сказал я.
— У вас выбора нет. — Он посмотрел через плечо, придвинулся поближе к стеклу и прошептал в трубку. — С вами свяжутся. Поверьте мне. Мне надо сначала кое-что выяснить.
— Бубба очень рассердился, — сказала Энджи. — И у него есть друзья. — Она обвела взглядом тюремные стены.
— Это правда, — сказал Сыр. — Его дружки, гребаные братья Тумей как раз сели за ограбление банка в Эверетте. Будут крутиться тут следующую неделю, пока суд да дело. Так что нечего меня пугать. Я и так напуган. Поняли? Но мне нужно время. Так что попридержите своего пса. Я вам весточку пришлю, обещаю.
— Откуда у тебя уверенность, что она жива?
— Знаю. Понятно? — Он горько улыбнулся. — Вы понятия не имеете, что на самом деле творится. Вы это знаете?
— Теперь знаем, — сказал я.
— Передайте Буббе, я перед ним чист. Я вам живой нужен. Так? Без меня девчонке конец. Полный конец, безвозвратный. Поняли? Прощай, детка, прощай, — пропел он.
Я откинулся на спинку стула и некоторое время молча смотрел на него. Казалось, он говорит правду, но Сыр большой мастак прикидываться. Он сделал карьеру на точном знании того, что больше всего может повредить одним людям, и выявлении других, кто мог быть в этом вреде заинтересован. Кому нужно было этих людей устранить. Он умел помахать пакетиком с героином перед наркоманками, вынудить их отсасывать у кого попало и потом дать только половину того, что обещал. Он умел задурить голову копам и окружным прокурорам полуправдами и заставить их подписаться в положенных местах, отмеченных пунктирной линией, прежде чем отдавал им факсимиле своих изначальных обязательств.
— Мне этого недостаточно, — сказал я.
У дверей постучал охранник и сказал:
— Осужденный Оламон, осталось шестьдесят секунд.
— Недостаточно? Какого еще хрена тебе надо?
— Мне нужна девочка, — сказал я. — И сейчас же.
— Я не могу сказать…
— Ну и пошел ты. — Я хлопнул по стеклу. — Где она, Сыр? Где?
— Если я тебе скажу, узнают, что это пошло от меня, и к утру я буду покойником. — Говоря это, он пятился от нас, выставив перед собой ладони, и на его жирном лице была неподдельная гримаса ужаса.
— В таком случае дай что-нибудь, какую-нибудь надежную зацепку.
— В порядке независимого сотрудничества, — сказала Энджи.
— Независимого чего?
— Тридцать секунд, — сказал охранник.
— Ну, Сыр, что-нибудь!
Он взглянул через плечо, на стены, отделявшие его от воли, и на толстое стекло между нами.
— Да ладно вам, — просительно сказал он.
— Двадцать секунд, — сказала Энджи.
— Слушайте, перестаньте…
— Пятнадцать.
— Нет, я…
— Тик-так, — сказал я. — Тик-так.
— Дружок этой сучки, — сказал Сыр. — Знаете?
— Слинял из города, — сказала Энджи.
— Так найдите его, — прошипел Сыр. — Это все, что я знаю. И спросите, какую роль он играл в тот вечер, когда исчез ребенок.
— Сыр, — начала было Энджи.
За спиной Сыра появился охранник и положил руку ему на плечо.
— Какие бы предположения вы ни строили, — сказал Сыр, — они с действительностью и близко не лежали. Вам, ребята, до истины — как отсюда до гребаной Гренландии. Поняли?
Охранник наклонился над ним и забрал телефонную трубку.
Сыр встал со стула и позволил тащить себя в сторону двери. Охранник открыл ее, Сыр обернулся к нам и, беззвучно шевеля губами, повторил одно слово:
— Гренландии, — и несколько раз поднял и опустил брови. Потом охранник вытолкал его за дверь, и больше мы Сыра не видели.
На следующий день вскоре после полудня на уступе у южной стены карьера Грэнит-Рейл на глубине около пяти метров водолазы обнаружили клочок ткани, зацепившийся за выступ гранита, похожий на пестик для колки льда.
В три часа дня в гостиной у Беатрис и Лайонела Хелен опознала в этом клочке кусок, оторванный от спинной части ворота футболки, которая была на ее дочери в вечер исчезновения. На материи сохранились написанные фломастером инициалы «А. Мк.».
Затем Хелен проследила за тем, как Бруссард убирает розовый клочок в пакет для вещественных доказательств, и стакан с пепси-колой у нее в руке хрустнул.
— Господи, — сказал Лайонел. — Хелен.
— Она мертва, да? — Хелен сжала кулак, вдавив осколки стакана глубоко в ладонь. Кровь крупными каплями стала падать на пол из досок лиственных пород.
— Мисс Маккриди, — сказал Бруссард, — мы этого не знаем. Пожалуйста, позвольте взглянуть на вашу руку.
— Она мертва, — повторила Хелен, на этот раз громче. — Да? — Она вырвала руку у Бруссарда, и кровь закапала на кофейный столик.
— Хелен, ради бога! — Лайонел положил руку на плечо сестре и потянулся к пораненной руке.
Хелен отшатнулась от него, но потеряла равновесие, упала на пол, потом села и, держа одной рукой другую, пораненную, посмотрела на нас снизу вверх. Мы встретились глазами, и я вспомнил, как в доме Малыша Дэвида обозвал ее дурой.