— Возможно.
— Как он сказал — раз в месяц? По правде говоря, вряд ли. Пожалуй, раз семь, восемь, ну, десять в год. Чаще никогда не приходилось. Мне не следовало ему врать. Я должен был сказать: «Ну да, мне было очень скверно, я оттянулся, ну и что?» Потому что я делаю это всего несколько раз в год, не чаще, а ему стоит чуть попробовать, как он сразу сорвется и пойдет на полную катушку, и не успеешь оглянуться, как с него снимут туфли, пока он будет спать в метро. Такое с ним уже случалось — проснулся в поезде в одних носках.
— Такое со многими случалось.
— И с вами?
— Нет, но могло случиться.
— Вы алкоголик, да? Я немного выпил перед тем, как вы пришли. Если бы вы меня спросили, я бы честно сказал, не стал бы врать. И почему я соврал брату?
— Потому что он ваш брат.
— Да, отчасти поэтому. А, черт возьми! Я за него беспокоюсь.
— Сейчас вы все равно ничего не можете сделать.
— Нет, конечно. Ведь не мотаться же мне по улицам и искать его. А то давайте поедем вместе — вы будете смотреть в одно окошко и высматривать этих сволочей, которые убили мою жену, а я буду смотреть в другое и высматривать брата. Не хотите? — Он скривился. — А пока, что я вам должен? Сколько вы сказали — две семьсот?
В кармане у него лежала пачка сотенных. Он отсчитал двадцать семь штук — почти все, что там было, — и протянул мне. Я спрятал их в карман. Потом он сказал:
— И что теперь?
— Буду продолжать, — ответил я. — Кое-что зависит от того, куда приведет полицейское расследование, но...
— Нет, — перебил он, — я не о том. Что вы сейчас будете делать? Пригласили кого-нибудь на обед, а может, у вас есть дела в городе?
— Ах, вот вы о чем. — Я подумал. — Должно быть, вернусь к себе. Я весь день был на ногах. Хочу принять душ и переодеться.
— Пойдете домой пешком? Или поедете на метро?
— Ну, пешком я не пойду.
— Давайте я вас подвезу.
— Это необязательно.
Он пожал плечами.
— Не могу же я сидеть целый день сложа руки, — сказал он.
* * *
В машине он спросил, где находится эта пресловутая прачечная, и сказал, что хочет на нее взглянуть. Мы поехали туда, он остановил свой «бьюик» напротив и заглушил мотор.
— Вот мы и сидим в засаде, — сказал он. — Так это называется, да? Или так говорят только по телевизору?
— В засаде обычно сидят по многу часов, — ответил я. — Очень надеюсь, что сейчас в этом нет надобности.
— Нет, я просто хотел постоять тут несколько минут. Не знаю, сколько раз я проезжал мимо этого места. И мне ни разу не приходило в голову остановиться и позвонить. Мэтт, вы уверены, что это те же самые типы, которые убили двух женщин и изувечили девицу?
— Да.
— Потому что тут это было ради денег, а там — только... как бы это сказать? Ради удовольствия? Ради развлечения?
— Знаю. Но сходство слишком уж разительное. Это должны быть те же самые люди.
— А почему я?
— Что вы хотите сказать?
— Я хочу сказать — почему именно я?
— Потому что торговец наркотиками — идеальная мишень. У него много наличных и есть основания держаться подальше от полиции. Мы об этом уже говорили. А у одного из этих типов бзик насчет наркотиков. Он все спрашивал Пэм, не знает ли она кого-нибудь из торговцев и не принимает ли наркотики сама. Он явно на этом сдвинулся.
— Это ответ на вопрос, почему торговец наркотиками. Но это не ответ на вопрос, почему я. — Он подался вперед и облокотился на руль. — Кто вообще знает, что я торгую наркотиками? Меня никогда не задерживали, мое имя не попадало в газеты. Мой телефон не прослушивается, микрофонов в доме нет. Я точно знаю, что соседи представления не имеют, чем я зарабатываю на жизнь. Агентство по борьбе с наркотиками занималось мной полтора года назад, но закрыло дело, потому что у них ничего не вышло. А Полицейское управление Нью-Йорка, я думаю, даже не знает о моем существовании. И если какой-то дегенерат, любитель убивать женщин, решил, чтобы разбогатеть, кинуть торговца наркотиками, то откуда он узнал про меня? Вот что я хочу знать. Почему именно я?
— Понимаю, что вы хотите сказать.
— Сначала я думал, что мишенью был я сам. Ну, что с самого начала кто-то решил на меня наехать и немного потрясти. Но у вас получается, что это не так. Что все дело в нескольких психах, для которых насиловать и убивать — это способ оттянуться. Потом им взбрело в голову попутно разжиться деньгами, они решают прихватить какого-нибудь торговца наркотиками и выбирают меня. Это означает, что я ничего не смогу узнать, если наведу справки о своих партнерах — вдруг кто-нибудь из них считает, что я его нагрел на какой-нибудь сделке и что таким способом он со мной расквитался. Я не хочу сказать, что среди торговцев этим товаром нет сумасшедших, но...
— Нет, я понимаю. И вы правы. Вы стали мишенью случайно. Они искали торговца наркотиками, а вы и есть торговец наркотиками, и они это знали.
— Но откуда? — Немного подумав, он сказал: — У меня тут была одна идея.
— Говорите.
— Не думаю, что в этом есть большой смысл. Но, насколько я понимаю, мой брат на собраниях рассказывает о своей жизни, верно? Он выходит вперед и рассказывает всем, что делал и к чему это привело. И, насколько я понимаю, говорит, в частности, чем зарабатывает на жизнь его брат. Правильно?
— Ну, я знал, что у Питера есть брат, который торгует наркотиками, но я понятия не имел, как вас зовут и где вы живете. Я даже не знал фамилию Пита.
— А если бы вы его спросили, он бы вам сказал. И так ли уж трудно выведать все остальное? «По-моему, я знаком с вашим братом. Он живет в Бушвике?» «Нет, в Бэй-Ридже». «А, ну да. На какой улице?» Не знаю, может быть, это уж я чересчур.
— Пожалуй, чересчур, — сказал я. — Вы правы, на собраниях «АА» можно встретить всяких людей, и серийный убийца тоже может туда прийти. Видит Бог, многие из самых известных убийц были алкоголиками и совершали все свои убийства в пьяном виде. Только я что-то не слышал, чтобы кто-нибудь из них бросил пить и вступил в общество.
— Но это возможно?
— Наверное, да. Мало ли что возможно. Но если наши приятели живут здесь, в Сансет-парке, а Питер ходил на собрания в Манхэттен...
— Да, вы правы. Они живут в двух километрах от меня и вряд ли потащились бы в Манхэттен, чтобы навести обо мне справки. Когда я это говорил, я еще не знал, что они из Бруклина.
— Что вы говорили?
Он взглянул на меня. На лбу у него пролегла страдальческая морщина.
— Ну, когда я сказал Питу, чтобы он перестал трепаться на собраниях про мои дела. Когда сказал, что, может быть, поэтому они на меня и вышли, поэтому и выбрали Франсину. — Он взглянул в окно на прачечную. — Это было, когда он отвозил меня в аэропорт. Я просто не сдержался. Он за что-то меня отчитывал, не помню уж за что, и я ему выдал. Он посмотрел на меня так, как будто я ударил его под дых. Но потом сказал что-то, ну, в том смысле, что не обиделся, мол, он не собирается принимать это всерьез и понимает, что я это сгоряча.