— Вот как? Внятное предупреждение.
Я кивнул и тотчас пожалел об этом — «Титаник» перевернулся, и комната уплыла куда-то в сторону. Рука пастора подтолкнула меня к кушетке.
— Весьма внятное, — согласился я. — Полицию вызвали?
Он поглядел на меня озадаченно:
— Знаете, я об этом как-то не подумал…
— Ну и хорошо. А то пришлось бы всю ночь подписывать протоколы.
— Может быть, Анжела позвонила.
— Вы дали ей знать?
— Разумеется, пастор дал мне знать. — В дверях стояла Энджи. Взлохмаченные спутанные волосы лезли ей в глаза, что делало ее еще притягательней — вид у нее был такой, словно она только что вскочила с постели. Черный кожаный жакет поверх винно-красной рубашки «поло» навыпуск, серые лосины, белые гетры для аэробики. Она прошагала к дивану, по дороге швырнув на пол сумку, в которой уместилась бы средних размеров латиноамериканская страна. — Боже, ну и разукрасили тебя. — Ее рука медленно скользила от моего подбородка вверх. — Патрик, ты что, нарвался на ревнивого мужа?
Пастор Драммонд прыснул. Шестидесятилетний настоятель церкви хихикает в кулак. Что ж это за день такой выдался?!
— Я полагаю, это был родич Майка Тайсона.
— А ты что — маленький?
Я отвел ее руку:
— У него был автомат, Энджи. Им, судя по всему, он меня и саданул.
— Извини, — сказала она. — Я слегка не в себе… — Поглядев на рассеченную губу, она добавила: — Нет, это не «узи». Висок — может быть. А губа — нет. Больше похоже на перчатку велогонщика.
Энджи у нас крупный специалист по телесным повреждениям.
Она склонилась ко мне и шепнула:
— Ты узнал его?
— Нет, — так же тихо ответил я.
— И никогда раньше не видел?
— Нет.
— Ты уверен?
— Энджи, если бы я хотел этого, то вызвал бы полицию.
Она подняла руки:
— Ладно, ладно! — Потом перевела взгляд на Драммонда: — Вы не возражаете, отец мой, если я отведу его домой?
— Делия будет счастлива, — ответил пастор.
— Спасибо, отец мой, — сказал я.
Тот молитвенно сложил руки:
— Что ж, теперь вы под охраной, — и подмигнул.
Не будь он особой духовного звания, я бы ему вмазал.
Энджи одной рукой сгребла с кушетки оружие, другую протянула мне, помогая подняться.
— Спокойной ночи, — с усилием выговорил я, обращаясь к Драммонду.
— Благослови вас Бог, — сказал он на пороге.
Когда мы спускались по лестнице на школьный двор, Энджи сказала:
— Ты ведь знаешь, отчего это случилось?
— Отчего?
— Оттого, что ты больше не ходишь в церковь.
— Ха, — ответил я.
* * *
Она вела меня по улице, а потом по ступеням моей лестницы, я чувствовал веющее от Энджи тепло, ток ее крови и мало-помалу приходил в себя.
Когда мы уселись на кухне, я сшиб Гарольда с кресла, а Энджи налила нам по стакану апельсинового сока и фыркнула перед тем, как отпить.
— А что ты сказала Филу?
— Он был так счастлив узнать, что тебя наконец отдубасили, что отпустил бы меня даже в Атлантик-Сити, причем со всеми нашими семейными сбережениями.
— Ну что же, значит, нет худа без добра.
Она опустила ладонь на мою руку:
— Так что же все-таки случилось?
Я изложил ей весь ход событий с того момента, как она вышла из конторы.
— Ты сможешь узнать его?
— Смогу, наверно, А может, и нет.
Одну ногу она согнула в колене, поставив ступню на сиденье стула, другую поджала под себя. Долго смотрела на меня и наконец произнесла:
— Патрик.
Она невесело улыбнулась и покачала головой:
— В ближайшее время на успех у женщин можешь не рассчитывать.
На следующий день, около двенадцати, мы совсем было уж собрались позвонить Билли Хоукинсу, но тут он сам явился к нам. Билли, как и большинство служащих «Вестерн юнион», выглядит так, словно сию минуту вышел из реанимации. Тощий, изможденный, лицо землистого цвета, свидетельствующее, что человек на воздухе бывает мало и большую часть времени сидит в накуренном помещении. Узкие джинсы и обтягивающие рубашки еще больше подчеркивают его худобу, а короткие рукава он любит закатывать к самым плечам, демонстрируя несуществующие бицепсы. Черные волосы причесаны словно бы не гребешком, а гвоздодером, под носом у него усики a la мексиканский бандит — таких усиков никто, включая среднестатистического мексиканского бандита, уже давно не носит. Билли не заметил, что в мире с 1979 года кое-что изменилось. Вальяжно развалясь в кресле перед моим столом, он сказал:
— Когда, черт побери, вы наконец переберетесь в нормальное помещение?
— Когда колокол найду, — сказал я.
Билли заморгал и промычал в ответ:
— Ну, ладно.
— Как твои дела, Билли? — спросила Энджи с таким видом, словно ее и впрямь интересуют его дела.
Билли перевел на нее взгляд и покраснел:
— Дела?.. Дела… гм… нормально дела. Все нормально, Энджи.
— Это хорошо, когда нормально. Я рада за тебя, — продолжала она.
Билли посмотрел на меня:
— Что это с тобой?
— Одной монашке дорогу не уступил.
— А я думал — грузовику, — сказал Билли и посмотрел на Энджи.
Та хихикнула, а я принялся размышлять, кого из них мне хочется выбросить в окно первым.
— Ты нашел квитанцию, о которой я тебя просил?
— Что за вопрос! Конечно нашел! Это было весьма и весьма непросто, но я все сделал. Ты передо мной в неоплатном долгу, Патрик.
Я поднял брови:
— Билли, помнишь ли ты, с кем разговариваешь?
Билли призадумался. Наверно, представил, как отсиживал бы свои десять лет в Уолпольской тюрьме в тесной близости с каким-нибудь Рольфом-зверюгой, если бы мы не спасли его. Желтоватое лицо побелело, и он сказал:
— Извини, Патрик. Ты прав. Прав на все сто. — Потом полез в задний карман джинсов и положил на мой стол засаленный мятый листок бумаги.
— Что это такое, Билли?
— Это формуляр Дженны Анджелайн. Получен из нашего офиса на Ямайка-плэйн. Во вторник она получала там перевод.
Да, засаленный и мятый листок бумаги был для нас истинной драгоценностью. Дженна заполнила четыре графы. В графе «Место работы» она мелко и неряшливо — как курица лапой — написала «Работаю по договорам». В графе «Близкие родственники» упомянула четырех сестер. Трое жили в Алабаме, в самом Мобайле или в его окрестностях. Одна — ее звали Симона Анджелайн — в Уикхэме, штат Массачусетс, Мерримак-авеню, 1254.