— …и ты думаешь, что он заметит пропажу какой-то книжки? К тому же книга — не Святой Грааль, как мы знаем. Она — ложный Грааль, за неё бьются только до тех пор, пока не выяснят, что она — вовсе не то, что им нужно…
— А разве мы не можем сказать то же самое в отношении жизни вообще?
— Берн…
Я поднялся на ноги и вытянул вперёд руки, отсекая все последующие вопросы.
— Это слишком сложно для меня, — сказал я. — Слишком запутанно.
— Ты куда собрался?
— В бар.
— Что, решил надраться? Оставайся здесь, Берни, у меня полно бухла.
— Ты задаёшь слишком много вопросов.
— Чего?! — возмущённо воскликнула Кэролайн. — Ты что, совсем рехнулся? Только что выпил целый кофейник кофе, а теперь идёшь в бар? Да ты же напьёшься в хлам и свалишься где-нибудь под кустом, а заснуть тебе не удастся из-за кофеина, так и будешь валяться до утра. Берн, что это вдруг на тебя нашло?
— Не буду я напиваться, — сказал я. — Мне просто хочется проверить, как далеко могут зайти совпадения.
Я взял кеб до «Парсифаля». В этот поздний час иначе как на такси до Вест-Виллидж не добраться, а в свете того, сколько мы с Кэр заработали за вечер, я полагал, что могу себе это позволить.
Я не был уверен, что бар всё ещё открыт, но почему-то мне казалось, что они торгуют выпивкой всю ночь. По законам Нью-Йорка бары имеют право продавать алкоголь до четырёх утра и только в субботу обязаны закрываться на час раньше (когда вы имеете дело с законами города Нью-Йорка, стоит заранее приготовиться к тому, что все они противоречат здравому смыслу).
Толпа в «Парсифале» заметно поредела, но оставшиеся пили, так сказать, за двоих, а алкоголь в их крови вызывал повышение личных показателей громкости, так что, по общему впечатлению, коллективный шум был чуть ниже рёва мотоциклетного двигателя без глушителя, но много выше, чем интеллигентное урчание «роллс-ройса». Хорошо бы этот шум выбил мне из головы надоедливые мысли! Но мысли упорно лезли в голову, как я ни старался прогнать их.
За стойкой стояла та же сексуальная блондинка. Выяснилось, что она помнит меня, поскольку сразу же спросила, хочу ли я воды. Я покачал головой и заказал виски.
— Давно пора, — сказала барменша. — Желаете конкретную марку? Наш фирменный виски — «Тичерс».
— Нет ли у вас «Глен Драмнадрохит»?
Она сморщилась и сказала, что вообще не слыхала о таком. Неудивительно. Я сам в первый раз попробовал этот виски в маленьком семейном отеле в Беркшире [8] — и вернулся домой с тремя бутылками в чемодане. Я растягивал их, как мог, но — увы! Они давно закончились. Я больше никогда не пробовал виски с таким прекрасным вкусом. При воспоминании о «Глен Драмнадрохит» я понял, что «Тичерс» меня не устроит, и попросил вместо бленда чистый солодовый. К моему удивлению, в баре имелся отменный выбор солодовых виски. Я остановился на «Лафройге», может быть, потому, что с первого раза смог правильно произнести название, и заказал двойной. У этого виски довольно необычный вкус, к нему надо привыкнуть. Несколько лет назад я вроде бы привык на какое-то время, но сейчас понял, что должен привыкать заново. Лучший способ привыкнуть — потягивать виски маленькими глотками, позволяя ему растекаться по нёбу и не забывая повторять, как тебе нравится этот вкус. Если всё сделать правильно, то, к моменту, когда осушишь первую двойную, ты сам в это поверишь.
Я сделал первый глоток и сказал себе: «О, это настоящий „Лафройг“. Я и забыл, каков он на вкус, но теперь вспомнил. Я бы с закрытыми глазами узнал этот вкус…» Немного позже я сделал второй глоток и задумался, нравится ли он мне. Решил, что нет, совсем не нравится. На пятом глотке я привык к своему напитку, так что вопрос о том, нравится ли он мне, отпал сам собой. Я привык к нему, как к своему кузену «Он твой кузен, чёрт побери! Что значит, он тебе не нравится? Он член твоей семьи, и довольно!»
Я готовился к шестому глотку, когда в бар решительным шагом вошла женщина и уселась у стойки через пару табуретов от меня. Стоял второй час ночи, но она выглядела так, будто только что вышла из офиса: тёмно-серый брючный костюм из тонкой шерсти, тёмные волосы убраны в узел на затылке, — вы, конечно, сразу догадались, о ком речь, но мне потребовалось на это несколько минут. Не забудьте, что я видел её лишь раз — с закрытыми глазами, открытым ртом и распущенными волосами. И без одежды.
Блондинка за стойкой, видимо, хорошо её знала.
— «Дж» и «т»? — спросила она.
— Да, пожалуйста. Побольше «дж» и поменьше т.
— Поняла. Что-то припозднилась ты сегодня, а? Я не смотрел в её сторону, но по тишине понял, что брюнетка закатила глаза.
— Я и не собиралась заходить, — сказала она. — Уже подумывала, а не оформить ли доставку на дом?
— Ха! Сначала утряси это с Государственным комитетом по борьбе с алкоголизмом.
— Ну, не знаю, может быть, стоило открыть «прецедентное дело»? — Но перед ней уже стоял джин с тоником, она схватила рюмку и одним махом опустошила её.
— А-а-а-х! — с облегчением воскликнула она. — Вот теперь мне гораздо лучше! Сигрид, скажи, душечка, до того, как ты остановила свой выбор на карьере барменши…
— Эй, полегче! Работа барменшей ничего общего с карьерой не имеет. Я вовсе не хотела стоять за стойкой…
— То есть как?
— Кто это в Нью-Йорке хочет работать в баре? Все девушки хотят получить образование в области истории искусств, например, а чтобы свести концы с концами — работают официантками. Очень скоро они понимают, что бармены зарабатывают гораздо больше и им не надо возиться с грязной посудой. К тому же не надо бояться, что уронишь поднос, уставленный тарелками со спагетти болоньез, прямо на стол, за которым сидят шесть банкиров из Риджуэя, Нью-Джерси…
— … Боже, неужели такое случилось с тобой?
— Нет, но вполне могло случиться. И ты заканчиваешь курсы в Американской школе барменов, получаешь работу, начинаешь смешивать мартини, «отвёртки» и «Маргариты», а потом, когда босс в первый раз лезет тебе под юбку, увольняешься.
— Такое случилось с тобой?
— Нет, но могло случиться. Так вот, дрейфуешь с места на место, пока не бросишь якорь в бухте, где коллектив нормальный и к тебе хорошо относятся. Но время идёт, и ты вдруг замечаешь, что уже два месяца не была на прослушиваниях и не ищешь в газете вакансии в художественных галереях, и какое-то время переживаешь по этому поводу, а потом… всё! Привыкаешь, и готово — до конца своих дней будешь смешивать «солёных псов» и «харви волбенгеров». Но карьера тут ни при чём.
— Вау!
— Извини, — сказала Сигрид. — Что это я так разболталась?
— Нет, это очень интересно. — Брюнетка допила свой джин-тоник, и я тоже сделал ещё один небольшой глоток «Лафройга». Вкус определённо улучшался на глазах.