— Точно. Лариса Гусарова.
— А откуда ты знаешь?
— Мне попал в руки фотоальбом, где изображены все стадии превращения Ларисы в двойника этой женщины.
— А зачем тогда ты послала меня в «Барс»?
— Чтобы получить подтверждение тому, что это был действительно официальный заказ и чтобы уточнить время событий.
— Ясно. Но ведь после этого Лариса погибла…
— Какая, к черту, Лариса? — с досадой воскликнула Надежда. — Ты же видела фотографию падающей женщины. Погибла вовсе не Лариса. Если Гусарова могла играть роль той, второй женщины, то почему та женщина не могла сыграть роль Гусаровой? Один-единственный раз и не по своей воле?
— С ума сойти! — Нина смотрела на Надежду в совершенном восторге. — Тогда, значит, Гусарова еще жива?
— Очень может быть.
— Надежда, ты даешь! Такую сенсацию раскопала!
— Без тебя бы я ни за что не справилась, — честно ответила Надежда.
— И что теперь со всем этим делать?
Когда можно будет раскрыть тайну?
— Нина, пойми, от этого зависят жизни многих людей, и наши с тобой в том числе.
— Только бы муж не узнал, а то он за меня испугается! Выходит, Лариса Гусарова — самая настоящая злодейка?
— Выходит, так. Но настоящих доказательств у меня нет.
Чернобородый человек смотрел на Аслана сверкающими глазами.
— О чем ты говоришь, Тенгиз? — горячился Аслан. — Я своими глазами ее труп на асфальте видел, сердцем пророка клянусь!
— Ты лицо ее видел?
— Тенгиз, лицо разбито было, ты же помнишь, я тебе фотографию привез. Но фигура, волосы — все ее, точно тебе говорю, это она была.
— Значит, лицо было разбито…
— Конечно! С десятого этажа прыгнула…
— С шестого.
— Это все равно…
— Это не все равно.
— Тенгиз, пять лет прошло! Что ты вспомнил это старое дело!
— Для тебя это, может, и старое дело, а я брата потерял. Мне кажется, что это только вчера было. Это мой брат. И я за него не отомстил. Я тебе поручил дело, а месть нельзя другому поручать. Это все равно, что любовь поручить.
— Тенгиз, что изменилось? Ты пять лет об этом не говорил…
— Да, Аслан. Что-то изменилось. Кое-что я узнал. Думаю, та женщина не умерла пять лет назад.
— Но я же видел…
— «Я видел, я видел!» Что ты заладил, как попугай! Значит, плохо смотрел! Я ведь говорил, что буду тебя проверять. Сначала ты выжил, когда Рустам со всеми погиб. Это странно. Потом ты сумел из Питера улететь, хотя тебя, как ты уверяешь, круто пасли. Это странно. Потом я снова тебя туда заслал, и, когда ты уже нашел ту женщину, которая убила Рустама, она выпрыгнула в окно.
Именно перед твоим приходом. Как по заказу. И это тоже странно. И когда ты решил пощупать как следует ее мужа, оказалось, что он от горя слег с инфарктом в больницу.
— Не мог я в больницу пройти, реанимация там! А потом он умер…
— А вот это уж очень странно, что он так вовремя умер от инфаркта. Я не люблю, когда много странного. Я начинаю подозревать.
А когда я подозреваю, я плохо сплю. А когда плохо спишь, что нужно?
— Снотворное, — неохотно ответил Аслан.
Голос его стал хриплым, как будто горло неожиданно пересохло.
— Верно, Аслан, снотворное.
Чернобородый хлопнул в ладоши и сказал вошедшему боевику:
— Ара, налей Аслану стакан коньяку. Со снотворным. Аслан выпьет снотворное, а я стану лучше спать.
Чернобородый повернулся к Аслану и повторил:
— Слышишь, Аслан? Ты выпьешь снотворное, а я буду лучше спать. Хорошая шутка?
— Плохая шутка, Тенгиз. Я не виноват в смерти твоего брата.
Чернобородый вскочил и схватил Аслана за воротник рубашки. Наклонившись к его лицу, он тихо и грозно проговорил:
— Ты не виноват в смерти моего брата? Да если бы я знал, что ты в ней виноват, я разорвал бы тебя на мелкие куски!
Я скормил бы тебя крысам живьем! Я смолол бы тебя в фарш! А теперь ты отделаешься дешево. Ты выпьешь стакан коньяку — стакан хорошего коньяку, и ты выпьешь его стоя, как мужчина! Ты выпьешь его за моего брата Рустама, который тебе верил! Дурак он был. Верить нельзя никому. Ара!
Ара вошел, неся на маленьком подносе стакан с янтарным напитком.
Аслан действовал не думая: им руководил самый мощный из инстинктов — инстинкт самосохранения. Он ударил снизу по подносу, так что коньяк выплеснулся Аре в лицо, ослепив боевика. В то же мгновение, опрокинув на Тенгиза стол, Аслан метнулся к окну. Он сделал все, что мог, не учел он только того, что Ара, тренированный, как служебный пес, даже ослепленный, не утратил самообладания и, мгновенно выхватив револьвер, трижды выстрелил на звук.
Все три пули настигли беглеца. Колени Аслана подогнулись, он рухнул на ковер, хватая ртом воздух, пытаясь наполнить им простреленные легкие… Темная кровь хлынула изо рта, заливая дорогой ковер, глаза Аслана остекленели и подернулись смертной пеленой…
Тенгиз выкарабкался из-под обломков стола и похвалил своего сторожевого пса:
— Молодец, Ара, хорошо стрелял, хоть ты и не мусульманин, но настоящий мужчина. Мне жаль будет тебя потерять.
— Почему потерять? — переспросил Ара, кажется, впервые в жизни выказав растерянность.
Впрочем, он быстро понял страшный смысл последней фразы босса: жжение в глазах, куда попал коньяк, не проходило, а все усиливалось. Губы странно онемели, дыхание стало затрудненным и свистящим.
Воздуха не хватало. Ара схватился за грудь, зашатался… Он окинул комнату невидящим взором и с трудом заговорил, преодолевая одышку:
— Помоги… Помоги мне, Тенгиз…
Тенгиз с сожалением посмотрел на боевика и покачал головой:
— Ничего не поделаешь, Ара… Это хорошее снотворное, надежное. Ничего не поделаешь. Я же говорил: мне жаль будет тебя потерять.., ты верно служил мне, я позабочусь о твоей матери, Ара, не беспокойся.
Ара последний раз хрипло вскрикнул и упал на пол, как срезанный пшеничный колос.
— Хорошее снотворное, Тенгиз, — раздался в комнате тихий спокойный голос. — Дай мне немного для одного друга.
Тенгиз, как ужаленный, повернулся на голос, выхватив из кобуры пистолет.
— Убери пушку. Если бы я хотел тебя убить, ты бы уже давно был мертв.