Все долгие годы, проведенные в Таламаске, когда она видела духов, неугомонных призраков, полтергейстов, приводящих в ужас своих ошарашенных жертв, ясновидящих, говорящих на чужих языках, она всегда понимала, что сверхъестественное по какой-то причине не способно наложить свой отпечаток на естественное. Как же права была Маарет! Не имеющие отношения к действительности, да, никакого отношения – они не в состоянии вмешаться!
Но теперь этому угрожали перемены. Нереальное превратилось в реальность. Абсурдно было стоять в этой странной комнате, среди поразительных, внушительных фигур и говорить, что это не должно произойти. Это существо, существо, которое все называли «Мать», могло проникнуть сквозь завесу, так давно скрывавшую его от смертных глаз, и коснуться миллиона человеческих душ.
Что видел Хайман, когда смотрел на нее такими глазами, как будто понимал ее? Видел ли он в Джесс свою дочь?
– Да, – ответил Хайман. – Мою дочь. И не бойся. Мекаре придет. Мекаре исполнит проклятие. Великое Семейство будет жить.
Маарет вздохнула.
– Узнав, что Мать пробудилась, я и не догадывалась, что она сделает. Поразить своих детей, уничтожить зло, порожденное ею же, вышедшее из нее, из Хаймана, из меня, изо всех нас, кто по причине невероятного одиночества поделился своей силой с другими, – этого я оспаривать не могла! Какое мы имеем право на существование? Мы – результат случайности, мы – ужас. И пусть я жадно цепляюсь за свою жизнь, не менее яростно, чем раньше, я не могу осуждать ее за то, что она убила столь многих…
– И еще убьет, – в отчаянии произнес Эрик.
– Но теперь она накрыла своей тенью Великое Семейство! – продолжила Маарет. – Это их мир! А она хочет сделать его своим! Если не…
– Мекаре придет, – сказал Хайман. Его лицо оживилось открытой и простодушной улыбкой. – Мекаре исполнит проклятие. Я сделал Мекаре тем, что она есть, чтобы она его исполнила. Теперь это наше проклятие.
Маарет улыбнулась, но совершенно по-иному, выражение ее лица было печальным, снисходительным и на удивление холодным.
– Надо же, неужели ты веришь в подобную симметрию, Хайман?
– И мы умрем, все умрем! – воскликнул Эрик.
– Должен быть способ убить ее, – хладнокровно вмешалась Габриэль, – и самим избежать смерти. Мы должны подумать об этом, подготовиться, разработать какой-то план.
– Пророчество не изменить, – прошептал Хайман.
– Хайман, если мы чему-то и научились, – сказал Мариус, – то лишь тому, что не существует такой вещи, как судьба. А если нет судьбы, то нет и пророчества. Мекаре идет сюда, чтобы исполнить клятву, – возможно; больше она ничего не знает или же ничего не может сделать, но это не означает, что Акаша не сможет защититься от Мекаре. Вы думаете, Мать не знает, что Мекаре пробудилась? Вы думаете, Мать не видит и не слышит, что снится ее детям?
– Да, но пророчества имеют обыкновение сбываться, – возразил Хайман. – В этом состоит их магия. В древние времена все мы это понимали. Сила чар – в силе воли. Можно сказать, что в те темные дни все мы были величайшими гениями психологии, ведь нас можно было убить силой чьих-то планов. А сны, Мариус, сны – это только часть большого плана.
– Не говори так, словно это уже свершилось, – сказала Маарет. – У нас есть еще один способ. Мы можем использовать силу разума. Теперь она может говорить, не так ли? Она понимает, что ей говорят. Допустим, ее можно будет разубедить…
– О, да ты совсем с ума сошла! – сказал Эрик. – Ты собираешься говорить с этим монстром, который бродит по миру, превращая своих отпрысков в пепел?! – С каждой минутой ему становилось все страшнее. – Что знает о разуме тварь, которая воспламеняет души невежественных женщин, чтобы они восстали против своих мужчин? Она разбирается только в резне, смерти и жестокости, и из твоего рассказа следует, что так было с самого начала. Мы не меняемся, Маарет. Сколько раз ты сама говорила мне об этом! Мы приближаемся к идеальному воплощению того, какими должны были стать.
– Никто из нас не хочет умирать, Эрик, – терпеливо ответила Маарет. Но неожиданно ее отвлекло что-то другое.
В тот же момент почувствовал нечто и Хайман. Джесс вгляделась в них обоих, стараясь понять, что все-таки происходит. Потом она осознала, что и с Мариусом произошла едва заметная перемена. Эрик окаменел. Маэл, к удивлению Джесс, не сводил с нее пристального взгляда.
Они прислушивались к какому-то звуку. Это читалось в движении их глаз. Люди слушают глазами: когда они впитывают звук и пытаются установить его источник, у них пляшут зрачки.
Эрик неожиданно сказал:
– Всем молодым следует немедленно отправиться в подвал.
– Какой смысл? – возразила Габриэль. – К тому же я хочу остаться здесь. – Как она ни прислушивалась, она не могла уловить этот звук.
Эрик обернулся к Маарет.
– Ты позволишь ей уничтожить нас одного за другим?
Маарет не ответила. Она очень медленно повернула голову и устремила взгляд в сторону лестничной площадки.
И тогда Джесс наконец-то услышала. Естественно, человеческому уху было не под силу различить слуховой эквивалент напряжения, лишенного вибрации. Это напряжение пропитало ее, как и все материальные частицы в комнате. Оно наполнило помещение и сбивало ее с толку: хотя она видела, что Маарет обращается к Хайману, а Хайман ей отвечает, слов она не слышала. Она зажала уши руками. Как в дымке, она увидела, что Дэниел сделал то же самое, но они оба знали, что все это бессмысленно.
Этот звук, казалось, внезапно приостановил время. Джесс теряла равновесие, она попятилась к стене, не сводя пристального взгляда с висящей напротив карты, как будто хотела найти в ней опору. Она смотрела, как мягкий свет перетекает из Малой Азии на север и на юг.
Комната заполнилась смутным, неразличимым на слух смятением. Звук стих, но в воздухе звенела оглушительная тишина.
Ей показалось, что в беззвучном сне в дверях появилась фигура Вампира Лестата, она увидела, как он кинулся в объятия Габриэль, как к нему направился Луи и тоже обнял его. Потом Вампир Лестат посмотрел на нее – и в его глазах мелькнул отблеск погребального пиршества, близнецов, тела на алтаре. Он не знал, что все это значит! Не знал!
Это открытие потрясло ее. Ей вспомнилось, что на сцене, в тот момент, когда их разлучили, он явно старался найти в ее ускользающем образе что-то знакомое.