Потом, когда остальные увлекли его в сторону своими объятиями и поцелуями – даже Арман подошел к нему, протягивая руки, – он слабо улыбнулся ей и произнес ее имя:
– Джесс.
Он посмотрел на остальных, на Мариуса, на холодные и настороженные лица. Какая у него стала белая кожа, абсолютно белая… Но теплота, бьющая через край энергия и почти детское возбуждение остались прежними.
Крылья вздымают
согретую солнцем пыль собора,
в котором похоронено в мраморе
Прошлое.
Стэн Райс «Ночная бессонница: горечь»
Живая изгородь, и плющ,
и листья земляники несъедобной.
На фоне тусклой зелени
белеют лилии —
далекие, последние.
Как будто наши
ангелы-хранители.
(В них что-то варварское есть.)
Стэн Райс «Греческие фрагменты»
Она сидела в конце стола и ждала их, такая спокойная, безмятежная; при свете огня алое платье придавало ее коже глубокий, чувственный оттенок.
Край ее лица золотило пламя, темные стеклянные окна, как безупречные зеркала, живо отражали ее образ, словно только ее плывущее в прозрачной ночи отражение и было реальным.
Я боялся. Боялся за них и за себя. И, как ни странно, за нее. Я похолодел от предчувствия. От страха за нее. За ту, кто может уничтожить все, что я любил в своей жизни.
В дверях я повернулся и еще раз поцеловал Габриэль. Я почувствовал, как ее тело на мгновение ослабло и прижалось ко мне, затем ее вниманием завладела Акаша. Я почувствовал, что руки, дотронувшиеся до моего лица, слегка дрожат. Я посмотрел на Луи, на моего хрупкого на вид и всегда такого внешне спокойного Луи, на Армана, злодея с лицом ангела. В конце концов, те, кого любишь… это просто те, кого любишь.
Мариус, входя в комнату, холодел и буквально застывал от гнева – ничто не могло это замаскировать. Он глянул на меня – на меня, того, кто убил тех бедных беспомощных смертных и оставил их распростертыми на горных тропах. Он, конечно же, все знал. Никакой снег в мире не в состоянии скрыть такое. Ты нужен мне, Мариус! Ты нужен нам!
Пока они по одному входили в комнату, я сел по правую руку от нее, потому что ей этого хотелось. И к тому же я понимал, что здесь мне и место. Я указал Габриэль и Луи на места напротив, поближе, чтобы я мог их видеть. И выражение лица Луи, такое покорное, но печальное, поразило меня в самое сердце.
Рыжеволосая древняя женщина по имени Маарет села на противоположном конце стола, ближе к двери. Мариус и Арман заняли кресла справа от нее. А слева села рыжеволосая девушка – Джесс. Маарет казалась абсолютно спокойной, собранной, словно ее ничто не могло встревожить. Несложно было заметить, что Акаше не удастся причинить вред этому существу, равно как и другому старейшему созданию, Хайману, который опустился в кресло справа от меня.
Тот, кого звали Эрик, явно пришел в ужас. Он вообще с большой неохотой приблизился к столу. Маэл тоже боялся, но приходил из-за этого в бешенство. Он злобно поглядывал на Акашу, словно абсолютно не заботился о том, чтобы скрыть свои эмоции.
А Пандора, прекрасная кареглазая Пандора! Занимая место поближе к Мариусу, она выглядела так, словно ее ничто не волнует. На Акашу она даже не взглянула. Она смотрела сквозь стеклянные стены, медленно, с любовью обводя глазами мрачный лес, слой за слоем, темную кору и колючую листву.
Вторым присутствующим, которого ничто не волновало, был Дэниел. Его я тоже видел на концерте. Мне и в голову не пришло, что с ним был Арман! Я не уловил ни малейшего намека на то, что Арман вообще там присутствовал. Подумать только, все, что мы могли сказать друг другу, потеряно навеки! Но нет, это не может быть правдой! Мы с Арманом еще побеседуем, у нас будет для этого время. Дэниел это понимал, красавчик Дэниел, репортер с маленьким магнитофоном, который вместе с Луи и закрутил эту историю в комнате на Дивисадеро-стрит! Вот почему он так безмятежно рассматривал Акашу, вот почему он не спеша занимался исследованиями.
Я взглянул на черноволосого Сантино – прямо-таки царственное создание. Он в свою очередь оценивающе рассматривал меня. Ему тоже не было страшно. Но его отчаянно заботило все, что здесь происходило. Он смотрел на красоту Акаши с благоговением, словно она затронула в нем какую-то глубинную рану. На секунду в нем мелькнула былая вера, значившая для него больше, чем выживание, вера, которая сгорела дотла и оставила в его душе только горечь.
У меня не было времени разбираться в каждом из них, оценивать связывающие их узы, расспрашивать о смысле странного видения – две рыжеволосые женщины и тело их матери, – вспомнившегося мне при взгляде на Джесс.
Мне было интересно, могут ли они проникнуть в мои мысли и прочесть все то, что я старался скрыть, то, что я непроизвольно скрывал от самого себя.
Лицо Габриэль стало непроницаемым. Ее глаза сузились и посерели, как будто она изгнала из них всякий свет и цвет. Словно решая что-то для самой себя, она переводила взгляд с меня на Акашу.
И внезапно мне в душу закрался ужас. Может быть, он ее и не покидал. Они тоже ни за что не уступят. Как и в случае со мной, этому помешают глубоко укоренившиеся в их разуме понятия. И прежде чем мы покинем эту комнату, будет принято некое фатальное решение.
Меня словно парализовало. Неожиданно я потянулся к Акаше и взял ее за руку. Она нежно сжала мои пальцы.
– Успокойся, мой принц, – спокойно и доброжелательно сказала она. – В этой комнате ты чувствуешь смерть, но это смерть верований и суждений. Больше ничего. – Она посмотрела на Маарет. – Возможно, смерть мечтаний, которым давно пора бы погибнуть.
Маарет выглядела такой безжизненной и пассивной, каким только может выглядеть живое существо. Ее усталые фиолетовые глаза подернулись кровавыми слезами. И я вдруг осознал почему. Это были глаза человека. Ее кровь снова и снова наполняла их жизнью – но не вечной. Слишком много нервных окончаний погибло в ее собственном теле.
Я опять увидел видение из сна. Близнецы, а перед ними – тело. В чем же связь?
– Это ерунда, – прошептала Акаша. – Нечто давно позабытое, ибо история больше не даст нам ответов. Мы переступили пределы истории. История построена на ошибках, мы же начнем с истины.
Мариус поспешил начать разговор.