– Ничто не сможет убедить тебя остановиться? – Его голос звучал гораздо более сдержанно, чем я ожидал. Он наклонился вперед, скрестив руки, в позе человека, пытающегося вести аргументированную беседу. – Что нам сказать? Мы хотим, чтобы ты прекратила свои явления. Мы хотим, чтобы ты не вмешивалась.
Пальцы Акаши сжали мою руку. Рыжеволосая женщина перевела на меня пристальный взгляд налитых кровью фиолетовых глаз.
– Акаша, умоляю тебя, – сказал Мариус, – прекрати это безумие. Не являйся больше к смертным, не отдавай приказов.
– А почему бы и нет, Мариус? – тихо рассмеялась Акаша. – Потому что это перевернет твой драгоценный мир, тот мир, за которым ты наблюдал на протяжении двух тысяч лет, как когда-то римляне наблюдали за жизнью и смертью на арене, словно это всего лишь развлечение или театральное представление, словно буквальный факт страданий и смерти не имеет значения, пока он удерживает твое внимание?
– Я понимаю, что ты намерена совершить. Акаша, ты не имеешь права.
– Мариус, твой ученик уже привел мне все твои старые аргументы, – ответила она. Теперь ее голос выражал не меньшую сдержанность и красноречивое терпение, чем голос Мариуса. – Но более важно то, что я тысячу раз сама приводила себе те же самые аргументы. Как ты думаешь, сколько времени я прислушивалась к молитвам мира, размышляя над способом прервать бесконечный цикл насилия? Теперь пора вам послушать, что я скажу.
– Планируется, что мы будем играть в этом какую-то роль? – спросил Сантино. – Или что нас уничтожат, как и всех остальных? – Его манеры были скорее импульсивными, чем надменными.
Впервые в рыжеволосой женщине мелькнула искра эмоций, она сжала рот и устремила на него утомленные глаза.
– Вы станете моими ангелами, – ласково ответила ему Акаша. – Вы станете моими богами. Если вы решите не следовать за мной, я вас уничтожу. Что касается старейших, с кем не так просто разделаться, – она взглянула на Хаймана и Маарет, – то, восстав против меня, они превратятся в моих врагов, дьяволов, и все человечество примется выслеживать их – таким образом, они будут служить мне самим своим сопротивлением. Но то, что вы имели раньше – мир, в котором вы бродили украдкой, – вы больше не увидите.
Казалось, Эрик проигрывает свою безмолвную битву со страхом. Он шевельнулся, как будто собирался встать и покинуть комнату.
– Терпение, – глянула на него Маарет. И снова обернулась к улыбающейся Акаше.
– Неужели возможно, – тихо спросила Маарет, – прервать цикл насилия еще более буйным насилием? Ты убиваешь мужскую часть человеческого рода. Каким может стать результат этого варварского акта?
– Ты не хуже меня знаешь, каким будет результат, – ответила Акаша. – Это слишком просто и логично, чтобы подвергаться неверному истолкованию. Об этом и помыслить было нельзя… до сих пор. Я столько веков просидела на троне в храме Мариуса, я мечтала, что земля станет садом, где люди смогут жить без мучений, отголоски которых все это время доносились до меня. Я мечтала о том, что люди добьются вечного мира без тирании. И тогда меня потрясла простота решения, меня словно озарило. Люди, способные воплотить в жизнь подобную мечту, – это женщины, но лишь в том случае, если убрать всех – или практически всех – мужчин.
В былые времена такая вещь не удалась бы, но сейчас это легко – существуют широкие технологические возможности для претворения этой мечты в жизнь. После первоначального очищения станет возможным выбирать пол младенцев, нежеланных зародышей можно будет подвергнуть милосердному аборту, которому сейчас подвергаются зародыши обоих полов. Однако этот аспект обсуждать не стоит. Невзирая на вашу эмоциональность или импульсивность, никого из вас нельзя отнести к разряду глупцов.
Вы не хуже меня знаете, что настанет вселенский мир, если ограничить мужское население до одного мужчины на сотню женщин. Все виды хаотичного насилия попросту придут к концу.
На земле воцарится невиданный доселе мир. И тогда постепенно можно будет увеличивать численность мужского населения. Но для изменения основ мышления необходимо, чтобы они исчезли. Это неоспоримо. Возможно, нет необходимости оставлять даже одного на сотню. Но это акт щедрости, и поэтому я это допущу. По крайней мере для начала.
Я видел, что Габриэль порывается что-то сказать. Я хотел подать ей мысленный сигнал к молчанию, но она не обращала на меня внимания.
– Ну хорошо, эффект очевиден, – наконец произнесла она. – Но когда разговор ведется категориями поголовного истребления, тогда вопросы мира становятся просто смешны. Ты избавишься от половины населения земли. Если мужчины и женщины будут рождаться без рук и ног, то на земле тоже воцарится мир.
– Мужчины заслужили свою участь. Они пожнут то, что посеяли. И помните, я говорю о временной чистке – об отступлении. Мой план прекрасен в своей простоте. Вместе взятые, жизни этих людей не сравняются с жизнями женщин, погибших от рук мужчин за прошедшие века. Вы это знаете не хуже меня. А теперь скажите, сколько мужчин погибли за это время от женских рук? Если вернуть жизнь всем убитым женщинами мужчинам, как вы думаете, хватит ли их, чтобы заполнить этот дом?
Но поймите, что все это не важно. Опять-таки, все мы знаем, что мои слова справедливы. Важно то – и это даже прелестнее самого моего предложения, – что теперь мы располагаем всеми необходимыми средствами. Я непобедима.
Вы одарены достаточной силой, чтобы стать моими ангелами. В мире не найдется никого, кто мог бы успешно противостоять нам.
– Это неправда, – ответила Маарет.
Щеки Акаши залила бледная краска гнева, восхитительный румянец, который быстро погас, и к ней вернулся прежний нечеловеческий облик.
– Ты говоришь, что в твоей власти меня остановить? – спросила она, поджав губы. – Опрометчивое предположение. Ради этого ты переживешь смерть Эрика, Маэла, Джессики?
Маарет ничего не ответила. Маэла трясло – но не от страха, а от ярости. Он посмотрел на Джесс, на Маарет, а потом – на меня. Я чувствовал его ненависть.
Акаша не отводила взгляда от Маарет.