Она взяла из ладони ягоду двумя пальцами, поднесла ее к глазу, прицелилась и отпустила. Руки ее дрожали. Ягода упала Гере на подбородок и скатилась за ворот на майке.

Гера, отыскивая ежевику под майкой, высказал предположение, что Мира отнюдь не снайпер.

Мира взяла вторую ягоду, но пальцы ее дрожали уже столь явно, что она быстро сунула ягоду себе в рот. Как он сказал? Она не расслышала, как он сказал: «Ты не снайпер» или «Ты тоже не снайпер»?

– Кислые, – пробормотала она и кинула ягоды на землю. У нее слабели ноги. Ей казалось, что она сейчас упадет.

«Надо взять себя в руки! Он не может подозревать меня. Да меня просто не в чем подозревать! Я страшно мнительная… Этот взгляд… Почему он так смотрит на меня? Что со мной происходит?..»

Она, продолжая стоять перед ним, смотрела сверху, как он извлекает из-под майки раздавленную ягоду, похожую на комок запекшейся крови. «У него все мысли о выстреле, он не может отвлечься и потому невольно сказал: «И ты тоже не снайпер». Это простое совпадение. Он думал о выстреле, ягода угодила мимо, и он машинально сказал: «Ты тоже не снайпер».

Он сидел перед ней, а она стояла почти вплотную, и у нее не было сил отойти на шаг. Его лицо, губы, щеки, лоб были так близко от ее живота, что внутри у нее стало все холодеть, сжиматься, она уже не могла ни дышать, ни говорить, и ей казалось, что это страх сковывает ее волю, что это мучительное, затянувшееся ожидание развязки.

– Ты дрожишь, – сказал он. – От холода? Или от страха?

От страха! От ожидания! Она не может больше терпеть эту пытку! Если он все знает, то зачем тянет, зачем издевается над ней?.. Ее трясло так, будто сквозь тело пропустили ток… Ну пусть он сделает что-нибудь, или она сейчас закричит! Пусть ударит, оттолкнет от себя, пусть даст пощечину, как Некрасов, завалит ее на колкую ежевику, закроет ей лицо горячей грудью, терпко пахнущей чистым и свежим потом. Пусть сдавит ей горло и победно объявит: «Все, игра закончена! Я все про тебя знаю!» И тогда огромная страшная тяжесть свалится с ее плеч, и она сможет дышать, и утихнет эта странная сладкая боль под животом, которая нарастала столь стремительно, что становилась уже невыносимой…

Он молчал. Он был неподвижен и руки опустил на бревно. Мире показалось, что она теряет сознание. Она тихо простонала, сильно закусила губу и вдруг, сама не понимая, зачем это делает, обхватила руками гладкую голову Геры и с силой прижала его лицо к своему животу.

Ей показалось, что страх, засевший в ней холодным комком, вдруг разорвался, и живительное тепло, притаившееся в ней, быстрой волной пошло по ее ногам и груди, смывая гадкую дрожь и напряжение. Это оказалось настолько сильным и острым наслаждением, что Мира, не готовая его испытать, вскинула лицо кверху, стиснула зубы и заскулила. «Что это?.. Что со мной?.. Я схожу с ума…»

– Прошу прощения, – вдруг раздался совсем рядом чей-то голос.

Мира на ватных ногах отскочила от Геры, в ужасе посмотрела по сторонам и не сразу заметила стоящую за барьером кустов Веру Авдеевну.

– Прошу прощения, – повторила женщина и вышла на поляну. – Я вам не помешала?

Гера взялся за топор и неопределенно пожал плечами. Мира вмиг стала пунцовой и, сгорая со стыда, словно прилюдно совершила нечто непристойное, быстро пошла в заросли.

– А я здесь грибы искала, – певуче объяснила свое появление Вера Авдеевна. – Можно, я покурю в вашей милой компании? А то дым костра мне уже все глаза проел…

Не останавливаясь, Мира шла напролом через плотное сплетение веток и стеблей. Дойдя до края обрыва, она села на камень, еще не остывший после знойного дня, свесила ноги вниз и прижала ладони к пылающему лицу. Сердце еще колотилось в ее груди, тепло еще растекалось по животу и бедрам, и грудь часто вздымалась, как после продолжительного бега. «Что это было? – подумала она, прислушиваясь к себе. – Нервный срыв? Припадок?.. Кажется, я мычала, как корова… Но как все-таки приятно!..»

Она не могла разобраться в себе, не могла объяснить только что пережитое незнакомое чувство. Казалось, будто ее тело существовало отдельно от ее сознания, жило своей независимой жизнью. Мало того, оно удивило своей непредсказуемостью, выкинув такой фокус, который Мира была не в состоянии понять.

«Я слишком мнительна, – решила она. – Я сама себе внушаю страшные мысли. Ни о чем он не догадывается. Потому что это невозможно… Все у нас получится. Любовь поможет нам».

Она увидела Геру. Инструктор медленно спускался по краю обрыва в лагерь, держа на плече бревно. За ним, с охапкой хвороста в руках, следовала Вера Авдеевна.

Мира вдруг вспомнила, как он прижался лицом к ее животу. Странно, прикосновение мужчины не вызвало у нее обычного отвращения, и вспоминать о пережитом ей хотелось еще и еще раз.

3

Река ревела, наполняя воздух водяной пылью. Говорить было бесполезно: чтобы тебя услышали, надо было орать и жестикулировать. Гера в промокшем насквозь пятнистом «камуфляже» выбрался на берег, еще раз проверил веревку, которой он соединил два берега, на прочность и махнул рукой Шубину. По случаю переправы Шубин был при галстуке и умеренно пьян. Он достаточно ловко забрался на веревку, пристегнул карабин и, быстро перебирая руками, заскользил над бурным потоком. Издали он напоминал барана на вертеле, который отказался жариться.

Пока он лез, Вера Авдеевна волновалась и потела. Брагин, обнимая Эллу, громко комментировал происходящее. Ему хотелось, чтобы Элла призналась, что боится, тогда он перенес бы ее на руках. Но Элла не хотела купаться с головой в ледяной реке и намеревалась переправиться по веревке.

Вскоре Шубин благополучно добрался до противоположного берега, выбрался на узкую площадку и махнул рукой.

– Я, наверное, свалюсь в воду, – скептически оценила свои возможности Вера Авдеевна, покосилась на Геру и засмеялась, прикрывая ладонью рот – у нее были нехорошие зубы. – Конечно, если бы я была такая же легенькая, как ваша Мира…

– Ты обязательно свалишься, – уверял Брагин Эллу. – Я все-таки перенесу тебя на руках…

Но Элла, с азартом глядя на веревку, отстранила Брагина от себя. Ей не нужны были жертвы.

– Не надо, я должна сделать это сама. Только сама…

Она просто обязана была выглядеть намного моложе Веры, которая была ее сверстницей.

Гера исподлобья поглядывал на Некрасова. Если этот кабан свалится в воду, то его придется вытаскивать впятером. Элла не сводила глаз с веревки, словно это была дорога в прошлое, в ее короткую молодость, в которой ее муж был еще нищим аспирантом, на досуге они давили тараканов в коммуналке, а все семейное добро умещалось в два больших чемодана. Глаза ее горели. Брагин, умирая от жажды подвигов, начал стаскивать с себя майку. Мира, не разделяя общего возбуждения, сидела поодаль на отшлифованном водой камне и грызла семечки. «И чего пялится на меня своими бычьими глазами, – думала она о Некрасове. – Своим присутствием он только все портит».