– Скажите, – обратился я к начальнику, который с раскрытым ртом нависал над инспектором, – вы не видели в деревне девушки с рюкзаком?
– Альпинисты и туристы заходят сюда часто. Были и девушки, – ответил начальник.
Он не совсем точно понял меня, но я не стал уточнять. Она так просто не успокоится, думал я о Татьяне. Спать не будет, есть не будет, в лепешку расшибется, отыскивая новые доказательства того, что криминала не было. А вот этого-то мне и не надо… И все же жалко девчонку. Раз она так мечется, значит, очень боится потерять работу у князя. Но с другой стороны: если что и случилось с Родионом, разве за его жизнь вправе отвечать простой делопроизводитель?
– …Однако вертолет внезапно стал терять высоту, – диктовал в микрофон инспектор. – Мне удалось выяснить, что произошла поломка одного из маслопроводов, это и привело к заклиниванию двигателя. Я подготовил пассажиров к аварийной высадке…
Я вспомнил, как мы кувыркались в салоне, словно в шейкере. «Ничего не скажешь, подготовил он нас, – подумал я. – Королевский орден зарабатывает».
– Вы не могли бы устроить меня на ночлег в этом доме? – спросил я у начальника.
Землистое лицо непальца стало еще темнее от выражения глубочайшего сожаления. Прежде чем дать мне отлуп, он долго теребил вязаную бордовую безрукавку и несколько раз тяжело вздохнул.
– Для приезжих у нас есть отель «Як», – ответил он.
– Далеко отсюда?
– Это рядом с моим домом. Минут десять… Вы поможете отнести инспектора ко мне?
– Вертолет будет завтра утром, – сказал инспектор, снимая наушники, и, взглянув на меня, добавил: – А вашу информацию отправят в Москву не позднее завтрашнего утра.
Я пожал инспектору руку и взялся за носилки.
Гостиничный номер здорово смахивал на тюремную камеру с той лишь разницей, что на окне не было решетки, как, собственно, и стекла. Завешенное синтетической противомоскитной сеткой, оно пропускало в комнату все сказочные звуки и запахи непальской деревни.
Смеркалось. Я сидел за хромым столом, который не падал только потому, что опирался о стену, которая, в свою очередь, не падала благодаря двум крепким бамбуковым шестам, подпирающим ее от пола. На чем держался пол, я не знал, архитектурный модерн отеля «Як» выходил за пределы моих познаний о строительстве. При скупом свете керосиновой лампы я убивал время, читая дневник Столешко. Это было скучное и занудное описание восхождения на Канченджангу, изобилующее монотонным перечислением малозначимых событий: «Проснулся. Встал. Оделся. Погода так себе. Ел рис…» — и душевных страданий, вызванных завистью к более удачливым членам команды: «Эта шепелявая сволочь обещала, что двойка Гарвенко – Сидорич закинет кислород вштурмовой лагерь для меня и Пацюка, чтобы мы поднялись туда налегке и сохранили силы для последующего штурма вершины. Но вчера вечером он передумал и сказал, что двойка Г. – С. выйдет на штурм первой, а мы с Пацюком будем обеспечивать ихнее восхождение. Акогда мы пойдем – хрен его знает. Всю ночь не спал из-за этого. Кому-то „бабки“ и почет, а кому-то кукиш со смальцем..»
Из тетради выпало помятое письмо Столешко, которое мы сочинили в гостинице в Катманду. Татьяна, когда прочитала его, удивительно быстро догадалась о том, что это «липа». И про конверт, которого никогда не было, не случайно спросила. Умная головушка, не спорю. Вот только ее предположение, что почерк Столешко выдает в нем «виртуоза лжи», – слишком смелое заявление. Нормальный, на мой взгляд, парень, согласился помочь нам. Не бескорыстно, конечно. Но кто сейчас помогает кому-либо бескорыстно?
Я прикрутил фитиль, встал из-за стола и подошел к окну. Сумерки засыпали ущелье темнотой быстро и безнадежно. Улица притихла. В оконных проемах хибары напротив тускло светились керосиновые лампы, по темным стенам и потолкам двигались тени. Я видел сферу странной и непонятной для меня жизни непальской семьи, пространственной, как Гималаи, не загруженной проблемами цивилизации, аскетической настолько, что мой избалованный организм воспринял бы ее как жестокое наказание. Если бы эти люди могли заглянуть мне в душу, прочитать мои мысли, то приняли бы меня за инопланетянина, интеллект которого работает в ином измерении. И спросили бы меня непальцы: «А зачем это все надо?» И я не смог бы ответить.
Я вышел в коридор и по скрипучей лестнице спустился в холл, здорово напоминающий подземный гараж, только без торцевых стен. За столиком, сервированным кофейным набором, сидели два седовласых джентльмена с полными ртами ослепительного фарфора. Они кивнули мне и приветствовали: «Хай!» Кажется, это были англичане, которые строили в деревне школу. Китченбой в приталенной рубахе навыпуск предложил мне ужин из отварного риса и рисовой водки, но я отказался.
– Если меня будет кто-нибудь спрашивать, – сказал я официанту, – инспектор или… или русская девушка, скажи, что я вернусь минут через сорок.
Шансы, что в столь поздний час я буду нужен этим людям, были ничтожны, но я преследовал другую цель: поставив рядом с собой имя инспектора полиции из Катманду. Теперь моя ночная прогулка по деревне уже не должна была вызывать недоумение и вопросы.
Сунув руки в карманы, я вальяжной походкой пошел по улице и, едва плотная тень скрыла меня от взглядов англичан, ускорил шаги. Призрачно-синий конус горы, нависающей над деревней, освещал улицу ровно настолько, чтобы я сослепу не налетел на какой-нибудь забор, ограждающий тихое бормотание скота, но больше я ничего не видел, и глаза привыкали к темноте очень медленно. Дорога не отличалась идеальной ухоженностью, и всякий раз, когда я спотыкался о колдобины, намеревалась встать дыбом и припечататься к моему лицу. Проще было купить эфирное время, думал я. Мысль эта была бесполезной и вредной, но именно такие сидят в мозгу особенно крепко.
Я скорее почувствовал, чем увидел, что дорога пошла вверх. Темный овал бугра постепенно опускался, и словно из-под земли вырастал силуэт «STATION-MASTER». На фоне холодного свечения горы дом напоминал часовню или избушку на курьих ножках, которая от стылого холода эти самые ножки поджала под себя.
Поднявшись до пожухлых кустов, я остановился, огляделся по сторонам, но мало что увидел и пожалел о том, что не захватил с собой спички или зажигалку. Лунный свет, на который я надеялся, либо вовсе не проникал в это ущелье, либо проникал ненадолго и строго в определенное время, как сеанс связи с Катманду.
Если бы не знакомые мне бочки, выполняющие роль античных колонн, мне пришлось бы долго искать дверь. Как я и ожидал, трухлявая перегородка охранялась горбатым Буратино, которого я вежливо отшвырнул ногой. Зайдя внутрь помещения, где было темно как в могиле, я начал продвигаться по периметру вдоль стены, пока не нащупал штору, отделяющую заветный угол.
И только когда я сел на стул перед радиостанцией и нащупал тумблер включения, то вспомнил, что электрификация этой деревне еще только снится в сладких снах и коммуникационный гроб времен английского колонизаторства работает от генератора, который стоит на улице в собачьей будке.