Я посмотрел на Мухина. Тот искоса наблюдал за Столешко, точнее, за его правой ладонью. Удивительная метаморфоза! Мизинец, у которого неделю назад была обрублена фаланга, сейчас был целым и невредимым, как голова Змея Горыныча. Мухин обратил на это внимание, но ничего не сказал.
Филя снова повеселел, принялся жадно курить и забавлять Татьяну историями из банковской жизни. Улучив момент, я близко подошел к Мухину и передал ему пистолет. Следователь сначала посмотрел на его номер, затем извлек из рукоятки магазин и, убедившись, что я не присвоил себе ни одного патрона, сунул «макаров» под плащ.
– Чего ждем? – трубил Столешко. – По какой причине меня оторвали от важного дела?
Напролом, через кусты и грядки, на меня шел Панин с двумя милиционерами. Тройка шла красиво и целеустремленно. На лицах застыло выражение мужественной решительности. Я сделал шаг назад и оказался между Мухиным и Татьяной.
– Пожалуйста, – краем рта попросил я следователя, – не позволяйте Панину выкручивать мне руки. Пусть сначала разроет могилу.
– Хорошо, – согласился Мухин. – Сначала он разроет могилу.
Милиционеры оцепили особняк. Строители и служащие за их спинами выбирали удобные зрительские места. Многие лица я видел впервые.
– Гражданин Ворохтин! – за несколько шагов известил о своем приближении Панин. Однажды в детстве я потерялся на вокзале, а когда мама нашла меня, у нее было очень запоминающееся лицо. Такое же было сейчас у Панина.
– Валя! – сказал Мухин и подрезал Панина, неожиданно шагнув ему навстречу. – Нужны две лопаты.
«Где князь? – думал я. – Почему его здесь нет?»
Татьяна незаметно взяла меня за руку и пожала ее. Она будто спрашивала: все ли правильно мы сделали?
– Ну? – спросил меня Мухин и улыбнулся улыбкой стоматолога, прячущего щипцы за спиной. – Куда дальше?
Я кивнул на овраг и, не таясь, с любопытством посмотрел сначала на Филю, а потом на Столешко. Было уже не просто горячо! Физиономии двух негодяев просто плавились от жара. Филя стрелял глазами по сторонам и глубоко затягивался дымом, словно хотел быстрее собрать ту самую пресловутую каплю никотина, убивающую лошадь. Столешко, этот новоявленный Фантомас в рваной маске, пристроил и зафиксировал на лице выражение иронии и презрения, но прошло несколько минут, и его измученное операцией лицо устало, и бессменное выражение на нем потухло. Нет слов описать, насколько он стал гадок.
– Веди, о Данко! – кивнул Мухин и пошел рядом со мной. Я слышал за собой голодное дыхание Панина. Энергичный следователь не отставал от меня ни на шаг. Мы спускались по скользкому склону. За моей спиной шуршала листва, напоминая шум прибоя. Над нами возмущались и обильно гадили вороны. Краем глаза я видел, как меня догоняет Татьяна; она попыталась встать со мной плечом к плечу, но ее оттеснил Панин. Ветки хлестали по его двубортному пиджаку, щелкали, если попадали по пуговицам. Он не успевал защищаться от веток и соперничать с девушкой, и ему приходилось туго. «Наверное, не успел ни поесть, ни выпить как следует в день своего рождения», – с сочувствием подумал я.
Мы приближались к могиле. Я уже видел между деревьев коричневый бруствер и толстый, зияющий дуплами замшелый ствол, под которым я спрятал банку с кислотой. Пора было приступать к комментариям.
– Вчера ночью, около полуночи… – сказал я Мухину, но он отрицательно покачал головой и взглядом показал на Панина. – Ночью, после того как в моей комнате нашли пистолет, – сказал я Панину, – мы с Татьяной случайно оказались на краю этого оврага и услышали, как внизу кто-то копает…
– Сейчас он скажет, что копал я, – блестяще подтвердил поговорку про вора и горящую шапку Филя.
Мы подошли к могиле. После минувшей ночи ее никто не потревожил – я увидел на комьях глины следы своих кроссовок.
– Что было дальше? – спросил Панин, но мне показалось, что он больше озабочен не моим рассказом, а тем, как бы не упустить меня во второй раз.
– Мы действительно увидели Гонзу с лопатой в руках, – продолжал я. – Когда мы подошли ближе, он кинул лопату и побежал на противоположный склон.
– Интересно, как они могли узнать меня в полной темноте? – хмыкнул Филя. – Может быть, это они сами копали, а потом решили свалить на меня… Вот это чей след, интересно бы узнать?
– Все! – Панин, как регулировщик, поднял руку вверх. – Всем молчать!
Мухин, выполнив все мои требования в обмен на табельное оружие, удовлетворенный и спокойный как никогда, прогуливался вокруг могилы, поглядывая на часы. Наверное, он думал о том, успеет ли на пятичасовую электричку. Столешко прислонился спиной к стволу дерева и скрестил на груди руки. Я заметил, что до этого он сделал несколько безуспешных попыток встать рядом с Филей, но кассир каждый раз отходил от него, стараясь держаться ближе к Панину. Двое милиционеров с лопатами, как с винтовками наперевес, без энтузиазма приблизились к могильному холму. Панин, убедившись, что все возможные пути к моему побегу отрезаны милиционерами, отошел от меня и встал так, чтобы его видели все.
– Что это? – спросил он меня, кивнув на свежий холмик.
– Могила, – ответил я.
– А вы как думаете? – обратился он к Филе.
– Понятия не имею, – ответил кассир. – Какая-то куча глины.
– И кто, по-вашему, в ней похоронен? – снова вопрос ко мне.
– Родион Орлов.
Следователь выждал паузу, склонил голову набок, осмысливая мой ответ, и, стряхнув с себя оцепенение, сказал: «Ага!» Я заметил, как по строю милиционеров волной прошло оживление. Мой ответ шокировал тех, кто читал мое интервью и знал о моих претензиях к человеку, который памятником подпирал собой дерево.
– Приступим, – сказал Панин и кивнул милиционерам с лопатами. Те вонзили штыки в глину.
– Гражданин… э-э-э… Орлов! – обратился следователь к Столешко. – Подойдите, пожалуйста, ближе! И вы, гражданин Гонза!
Я, Столешко и кассир треугольником обступили могилу, словно ближайшие родственники умершего. Без команды ко мне подошла Татьяна, моя верная подруга, решившая испить со мной горькую чашу до дна.
– А вас, девушка, я не задерживаю, – напомнил о своей власти Панин.
– Я свидетель, – ответила Татьяна.
Панин что-то проворчал, но на своем не настаивал. Милиционеры, работающие лопатами, кидали глину нам под ноги. Я с удовольствием следил за тем, как менялось изуродованное лицо Столешко. Маска обреченности застыла на нем. Оборотень с ужасом смотрел на могилу, ожидая той минуты, когда из-под комков глины покажется рельеф человека, когда милиционеры станут снимать последние слои глины руками, чтобы не повредить мертвое лицо – лицо человека, чьим двойником стал Столешко, лицо оригинала, который даже мертвым расставит на свои места следствие и причину, первоисточник и подражание, и Столешко на глазах у десятка свидетелей превратится в страшную куклу, напоминающую пародию на Родиона.