Васильевич зачитывал бабе Мане протокол, составленный в очень расплывчатых выражениях. Действительно, две старухи близко к покойнику не подходили. Что они могли видеть?
— Уже известно, отчего он умер? — миролюбиво спросила Надежда Васильевича.
Тот отвел глаза.
— Не знаю я, медицина разбирается.
«Что тут разбираться? — удивилась Надежда, — Задушили человека весьма профессионально».
— И вскрытие делать будут? — прищурилась она.
— Уж больно вы, гражданка, любопытная! — огрызнулся Васильевич и набросился на попавшуюся ему на глаза тетю Шуру:
— Тимофеева Александра Федоровна, я вас предупреждал, чтобы прекратили писать! Время только у людей отнимаете!
— Раз сигнал, вы обязаны прореагировать, — упрямо ответила тетя Шура. — А из ваших никто не приехал, не поинтересовался, что тут у меня соседи выделывают.
— От других жалоб не поступало!
— Ай, все-то вы купленные, правды не найти!
— Ты, Тимофеева, полегче. — Васильевич и вправду обиделся.
Надежда поскорее выкатилась за калитку с бидоном и тетей Шурой.
— Вот так, Надя, ни у кого защиты не найти. Русским языком я им говорила, приезжайте вечером, только тихо, сами все увидите.
Смеются только, а капитан ругается нехорошо.
— Да что там увидеть можно, забор же глухой?
— Приходи завтра вечером, покажу, — решилась тетя Шура.
Надежда вспомнила физиономию капитана Свирбенко и согласилась.
А у капитана денек нынче выдался хлопотный. Накануне, после ухода своего опасного гостя он сделал над собой усилие и даже убрал подальше недопитую бутылку коньяку. Он долго сидел на крылечке, покуривая. И думал нелегкие думы. По зрелом размышлении страх его уменьшился, и он понадеялся, что дело обделает как надо. Значит, так, рассуждал капитан. Сколько человек видели тело? Он сам, Васильевич, шофер Валерка, еще доктор этот… как его… Цыплаков. И три тетки. Ну со свидетелями-то он быстро разберется. Бабки небось по старости ничего не разглядели, а тетка городская вообще тут никто и звать никак — она права качать не будет.
Васильевичу полтора года до пенсии — не станет он возникать, сделает, что скажут. На Валерку у него, капитана, уже давно три телеги в сейфе лежат, что взятки берет и машину служебную по личной надобности гоняет. Завтра он покажет бумаги Валерке, тот сразу поймет, что запросто может с работы слететь. Нынче и так в Оредеже с работой непросто, а уж такую — в милиции — и вовсе не найти. Так что Валерка сразу все с полувзгляда поймет, и пленка, на которой мужик задушенный сфотографирован, сама собой засветится. Остается врач. У него заключение, медицинский документ. И главное, уже все оформил, подлец, куда торопился?
Капитан встрепенулся и стукнул в окошко к сестре:
— Райка, спишь уже?
Сестра работала сменной медсестрой в больнице и вставала рано. Однако отвязаться от капитана было не так просто, поэтому через десять минут Раиса, позевывая, появилась на крылечке, застегивая халат.
— Что у вас Цыплаков какой-то мешком стукнутый?
— Неприятности у него, — ухмыльнулась Раиса, — жена уходит, к главврачу нашему.
— Да ну? И все знают?
— Ясное дело, у него уже жена к матери уехала и дочку с собой взяла.
— Ну-ну.
И с утра капитан захлопотал. Он позвонил в Лугу медицинскому начальству и в приватном разговоре, стесняясь и вздыхая, рассказал всю историю про блудливого главврача из оредежской больницы. Сама по себе такая история никого особенно не волновала, нынче не старые времена, аморалку никому не пришьешь. Никто не будет устраивать общего собрания и спрашивать с трибуны, имеет ли право человек, у которого отсутствуют твердые моральные принципы, руководить советской больницей. Все это так, говорил в трубку капитан Свирбенко, если бы перед отъездом не приходила к нему в милицию жена главврача и не грозилась убить себя, мужа и злую разлучницу. Еле-еле он ее спровадил, спустил дело на тормозах. Так что теперь эти-то открыто вместе живут, и как бы чего не вышло…
И нельзя ли от греха подальше Цыплаковых этих, хахальницу главврача с мужем, услать куда-нибудь хоть на время в отпуск, а там все, даст Бог, утрясется. Может, она и сама главврачу надоест, потому что, откровенно говоря, на взгляд капитана, баба-то страшная, одни кости, никакого приличного вида…
Лужское медицинское начальство, выслушав сбивчивую речь капитана, пожало плечами, но на всякий случай решило подстраховаться. И уже к вечеру Цыплаковым позвонили и предложили очень удачную, наполовину оплаченную семейную путевку в Сочи, якобы горящую. Цыплакова представила себя в новом купальнике на пляже в Сочи и махнула рукой на главврача. И в суматохе сборов медицинское заключение у Цыплакова куда-то затерялось. То есть он-то помнил, что передал его капитану, но Оредеж от Сочи весьма далеко. С шофером Валеркой, как и предполагал капитан, все прошло как по маслу, а Васильевич, выслушав откровенный приказ все забыть, вышел на крыльцо отделения милиции, плюнул на ступеньки, сказал вслух: «А пошли они все…» — и забыл.
Больница в поселке Оредеж была построена после войны. Это было добротное каменное здание с колоннами, оштукатуренное и выкрашенное грязно-желтой краской. Через небольшую площадь напротив стояло точно такое же здание с колоннами, только выкрашенное грязно-серой краской. Это был Дом культуры. Между ним и больницей находились четыре лавочки и две клумбы, засеянные ярко-красными цветами.
Несмотря на то, что в большом поселке, застроенном преимущественно деревенскими домами с наикрасивейшими палисадниками, навалом было самых разнообразных цветов, клумбы на крошечной площади из года в год засевали одними и теми же цветами — было такое распоряжение. Больше на площади не было ничего интересного, кроме небольшой (всего в один человеческий рост) статуи Ленина с вытянутой рукой в позе, которую вся страна по меткому выражению неизвестного шутника называет: «Все на танцы!».
За больницей во дворе находились котельная, кухня и маленький обшарпанный сарайчик — морг.
Поздно ночью, в самое темное время, когда обитатели больницы спали, а танцы в Доме культуры давно закончились, так что Владимир Ильич совершенно впустую тянул свою руку, во двор больницы неслышно проскользнули три тени. Тихонько звякнула канистра, почувствовался запах бензина.
— Не перепутать бы в темноте, — шепнул кто-то. — Вроде это — морг.
Они отошли в сторону, кинули к сарайчику горящую газету и бросились бежать, прихватив с собой канистру. Морг вспыхнул мгновенно, и к тому времени, когда трое выбрались на шоссе, уже полыхал вовсю. Подоспевшие пожарные не стали тушить морг, а только поливали соседнюю котельную и кухню. Трое парней сели на шоссе в автомобиль.