— Я сразу должна предупредить, что нашему разговору гарантирована полная анонимность. Протокола я не веду, поэтому можете допускать любые, самые смелые высказывания. За пределами кабинета никто ваших слов не узнает. На откровенность я вызываю вас потому, что мне хочется понять степень искренности исполняющего обязанности гендиректора холдинга. Понимаю, между вами существует определенная субординация, как ни крути, вы находитесь в одной упряжке. Хотя, должна признаться, ваше дальнейшее длительное, — последнее слово она подчеркнула интонацией, — сотрудничество вызывает у меня большие сомнения. Вряд ли Ладошкин задержится здесь надолго. Мне так показалось. По-моему, ваш руководитель говорил мне правду с вкраплениями вранья, то есть полуправду, что, как известно, хуже всякой лжи.
Запольский слушал следовательницу с затаенным восхищением — он не ожидал услышать от молодой женщины столь рассудительных речей.
— Если могу быть чем-нибудь полезным, спрашивайте.
— Минуточку. — Перова раскрыла блокнот с подготовленными вопросами. — Ладошкин сказал, что когда Балясников уговаривал представлять в его отсутствие интересы гендиректора, то показал документы о своем назначении. Это подлинные документы?
— Нет. Я их тоже видел. Они были утверждены пропавшей печатью, которая к тому времени была недействительна. Как только заводская печать пропала, об этом было послано официальное предупреждение в Регистрационную палату.
— Ростислав Григорьевич сказал, что зарплату ему назначили чисто символическую. Поэтому он работает на общественных началах и на заводе появляется редко.
— Ему положили оклад в тысячу долларов. И он их, ничего не делая, исправно получает. Для сравнения, мой оклад пятьсот.
— Однако, по словам Ладошкина, ему ни разу не заплатили.
— Каждый месяц выплачивают. Новички здесь окопались с сентября. Вот с тех пор бухгалтерия и отдает деньги разным людям, которые приезжают с доверенностями от Ладошкина.
— Он говорит, что на заводе появляется только тогда, когда ему звонят и просят прийти.
— Насколько мне известно, никто ни разу его не приглашал.
— А вам Ростислав Григорьевич звонит?
— Изредка. Чаще названивает в бухгалтерию.
— Ясно. — Светлана закрыла блокнот. — Теперь, Всеволод Михайлович, я хотела бы поговорить о другом. Хочу уточнить картину гибели Дулепина. Я знаю, что Поливанов опрашивал многих свидетелей, сохранились интересные показания. Но с вами Юрий Павлович не успел побеседовать.
— Почему? Мы говорили, только заочно — по телефону. Он ничего у меня не спросил, а предлагал встретиться. Я даже могу сказать, сколько раз он мне звонил — три. Первый раз в начале декабря и застал меня буквально на пороге — я уезжал в командировку в Оренбург. Только вернулся — Поливанов позвонил и сказал, что это дело передано другому следователю. Поэтому наша гипотетическая встреча отменилась. Никакой другой следователь со мной не связывался. А семнадцатого января неожиданно позвонил Юрий Павлович, и мы договорились встретиться во вторник, восемнадцатого. На следующий день город узнал о его гибели.
— Скорее всего, Поливанов собирался поговорить с вами о том же, о чем захочу узнать я. С погибшим генеральным директором Дулепиным у вас были хорошие отношения?
— Да, весьма доверительные. Мы действовали слаженно, между нами не возникало, если так можно выразиться, антагонистических противоречий.
— Тогда расскажите, какие события вокруг завода предшествовали гибели Евгения Трофимовича.
Откинувшись на спинку кресла, Запольский почесал затылок:
— Даже не знаю, с чего начать. Незначительных происшествий не перечислишь, но они никакого принципиального значения не имеют. А вот главной головной болью последнего года было то, что Дулепина заставляли продать свой бизнес, то есть завод.
— Он владел контрольным пакетом акций? — уточнила Светлана.
— Да, у него было шестьдесят шесть процентов. И городские власти на него давили со страшной силой. Мотивировали они это тем, будто делают ставку на земляков, зеленодольцы якобы выражают сильное недовольство засильем легионеров, которые не дают им возможности успешно развивать собственный бизнес. А Дулепин — москвич.
— Кто конкретно вел такие разговоры?
— Владимирцев, мэр.
— То есть вызывал его к себе и…
— И вызывал, и звонил, и приезжал сюда, и насылал всякие проверочные комиссии. В конце концов достал он все-таки Евгения Трофимовича, невмоготу стало, и тот решил выставить свои акции на аукцион. Тут новая заморочка. Мэр ему заявляет: нет никакого аукциона — акции купит Гордиенко.
— Начальник УВД? — поразилась Светлана.
— Его сын, Анатолий. Такого замечательного сына воспитал полковник, что ему понадобился непременно завод. Ну у Дулепина было безвыходное положение, пришлось продать. Сумма сделки два с половиной миллиона долларов. Он уже смирился с потерей, говорил мне, что займется в Москве другим бизнесом, тогда ему будет спокойнее. Короче говоря, подписал соглашение и стал ждать денег. На его счет пришло восемьсот тысяч, то есть треть. Он спросил, когда будут остальные. Толя Гордиенко сказал, что через месяц. Будто бы у них произошел неожиданный облом и всю сумму сразу заплатить нет возможности. Дулепину ничего не оставалось делать, как ждать. Прошел месяц — денег нет, второй, третий. Евгения Трофимовича успокаивал и мэр, и старший Гордиенко. Говорили, что, мол, со дня на день деньги будут. Но он видел, что дело не двигалось с мертвой точки, возмутился и решил признать сделку недействительной. Нанял московского адвоката, хотел обратиться в суд, но… — Всеволод Михайлович тягостно вздохнул, — не успел, погиб.
Перова помолчала, чувствуя, с каким трудом собеседнику дался этот рассказ, потом спросила:
— Откуда возникла фамилия Балясникова?
— Это тайна, покрытая мраком. Но меня больше удивило участие в этом деле Гордиенко. Откуда у него такие деньги! Скорей всего, это с самого начала делалось для Балясникова. Просто чужими руками. Но утверждать ничего не могу. Это только мои предположения, которые нуждаются в проверке.
— Этим я и займусь, — пообещала Светлана.
— Разумеется, предположения не совсем уж голословные. У Дулепина и у меня имелся свой крен в деятельности. Я чистый производственник, он больше занимался экономическими вопросами холдинга. Кое-что об этих проблемах Евгений Трофимович мне рассказывал, правда, я не во все вникал, поскольку не специалист.
— Например? Жаловался на что-нибудь?
— Вот один из последних примеров. Дулепин сказал, что им обнаружены случаи списания и перевода акций наших совладельцев к другим юридическим лицам. Причем по документам, хранившимся у новых реестродержателей, — получалось, что финансовые операции по трансферту ценных бумаг были проведены легально. Однако все совладельцы клялись, что ни одну из акций не продавали. Потом Евгений Трофимович выяснил, что все такие пакеты акций были куплены по генеральным доверенностям и передаточным удостоверениям, которые необходимы для вручения ценных бумаг, какими-то мелкими фирмами, а потом перепроданы Балясникову.