— Выходит, что так.
— Что ж. Огромное спасибо за помощь. Разумеется, Василию о моем звонке не говорите.
Услышав новость о брате-близнеце, Вячеслав Иванович тут же спустился в кабинет к Турецкому.
— Ай да Загорских! Ай да сукин сын! — заливисто кричал он. — Не сказал, мерзавец: наверное, вы, ребята, путаете меня с братом. Нас же трудно отличить.
— Выгораживал брата, не хотел подставлять. На его месте так поступил бы каждый.
— Это понятно. Только неужели он не соображал, что все равно докопаемся. Ну экземпляр! Представляю, как сейчас начнет разыгрывать удивление, как станет утверждать, что знать не знает его адреса, и все в таком роде.
— Ты погоди, не кипятись, — сказал Турецкий. — Мы же не знаем, какие между ними отношения. Всякое случается между близкими родственниками. Может, они в ссоре и Василий в самом деле не знает, где живет брат.
— Все он прекрасно знает.
— Ну так, может, и скажет. Чего раньше времени паниковать.
Однако, как это неоднократно бывало, Грязнов в своих предвидениях оказался на удивление точен.
Загорских вызвали на Петровку, предупредили, что все его показания будут записываться. О том, что отныне телефоны операциониста поставлены на прослушку, разумеется, не сказали, иначе бы тогда не имело смысла это делать.
На допрос Василий попал в неурочное время: Александр Борисович поцапался с женой и находился во взвинченном состоянии. Его бесило, что у Ирины стали загребущие глаза. Мало того что она себе чуть ли не каждый день покупает тряпки или обувь, так еще и его хочет обратить в свою веру. То заставила его купить белый пиджак, в котором ему ходить некуда, за все лето надел один-единственный раз. Через месяц заставила его купить в фирменном магазине рубашку с короткими рукавами — за тысячу с лишним рублей! Он потом видел такую же в нормальном магазине за триста. Сейчас позвонила и сказала, что присмотрела в Смоленском пассаже осеннюю куртку, ему якобы не в чем ходить. Это же надо ляпнуть такую глупость — у него целых две куртки. Не хватало еще покупать третью. Он обвинил Ирину в том, что у нее загребущие глаза. Жена отругала его за скопидомство, за то, что даже на себя деньги жалеет…
Закончив разговор, Турецкий сидел с постной рожей, что сразу не понравилось появившемуся в кабинете Василию.
Хотя именно по его вине следователи впустую потратили столько времени, формально они не могли предъявить Василию Загорских претензии. Спрашивали, где он находился тогда-то и тогда-то, он откровенно и честно отвечал. Поэтому сейчас мрачный Турецкий сразу взял быка за рога:
— Скажите, где в настоящее время проживает ваш брат-близнец Ерофей.
— Рад бы сказать, да сам точно не знаю. Мы давно с ним вдрызг рассорились. Может, этот придурок сейчас еще в Москве, а может, уже вернулся домой. Непредсказуемый человек.
— Ссора ссорой, однако называть родного брата придурком — это уже чересчур.
— Тут нет большого преувеличения, — хмыкнул Загорских. — В этом вся беда. Он действительно умственно неполноценный. Поэтому толком не учился и специальности у него нет. Работает в деревне на подхвате: кому траву скосить, кому крышу починить, кому дров наколоть. Я худо-бедно закончил университет, неплохо зарабатываю. А Ерофей как был пень пнем, так и остался.
— Наверное, все-таки у него есть проблески ума, раз он сумел перебраться в Москву. Причем ваши сослуживцы, сотрудники банка «Орион», уверяют, что вы приложили немало усилий, чтобы уговорить его покинуть деревню.
— Жалко было. Все-таки родная кровь.
— То есть раньше у вас были хорошие отношения?
— Нормальные.
Загорских почувствовал, что плохое настроение следователя вызвано причинами личного порядка. Может, плохо себя чувствует или поругался с начальством. Во всяком случае, это не реакция на его появление. Больше того — следователь разговаривает вежливо, сдерживает себя, чтобы не получилось, будто его личные проблемы отражаются на работе.
— Вот наконец брат приехал в Москву. Где он жил, где работал?
— Квартиру я ему снял заранее, простенькую, недорогую. А работать устроил охранником.
— Кого он охранял?
— Людмилу Витальевну Скворцовскую, председателя правления нашего банка.
— Значит, с вашей помощью он стал личным телохранителем. Вас не смущало, что подобная работа требует определенных навыков? Ведь обычно даже охранники магазинов заканчивают курсы или приходят после службы в милиции.
— Они могут десять курсов закончить, а их подопечного все равно застрелят. Ерофей мог делать нужные вещи и без того. Во-первых, он очень хорошо стреляет. Как охотнику ему у нас цены не было. Стреляет так, что шкуру зверя не портит — точнехонько в глаз. Охотились они как-то в тайге с директором рудника, и на того с дерева прыгнула рысь. Ерофей вскинул ружье и уложил хищницу с одного выстрела. Еще бы секунда — и та вцепилась бы своими челюстями директору в затылок. Вот какой он стрелок. Ну а насчет физической силы и говорить нечего. У нас вообще силачей навалом. Ерофей однажды трактор из ямы вытащил.
— Из ямы? — удивился Турецкий.
— Вернее, из канавки, — поправился допрашиваемый, — тот с дороги съехал.
— Ну хорошо. А какие подвиги он совершил в Москве?
— Здесь было тихо, ему не пришлось делать ничего особенного. Только один раз была крепкая драка, причем из-за пустяка. Однажды зимой они куда-то приехали, Людмила Витальевна сама была за рулем. Приехали в какой-то двор, и она поставила машину на свободное место. Оказалось, один мужик целый час это место для себя расчищал. Отошел на улицу за машиной, вернулся, а место занято. Ну и началась перебранка. Соседи этого мужика повыскакивали, готовы были Людмилин «джип-чероки» расколошматить. Так Ерофей всыпал им по первое число. Правда, пришлось оттуда уехать, а то мужики уже за подмогой побежали.
— Вы с большой теплотой отзываетесь о брате, — заметил Александр Борисович. — Даже трудно представить, что вы можете поссориться. Из-за чего же произошел ваш разрыв?
Тут Загорских начал мямлить что-то невразумительное о зазнайстве, высокомерии, из грязи и в князи. Было понятно, что братья не ссорились, а просто Василий не хочет называть его местонахождение. Не станешь же пытать его каленым железом.
Костя-Капитал согласился отправиться на Кипр по многим причинам, одна приятней другой.
Во-первых, и это самое главное, Людмила Скворцовская надоела ему хуже горькой редьки. Его раздражало несоответствие между ее далеко не юным возрастом и манерой кокетничать, которая впору старшекласснице. Не нравилось, как она из чопорной, деловой дамы на людях наедине с ним превращалась в ненасытную самку, не имеющую каких-либо моральных устоев. Тут было все, начиная от скабрезных слов, которые впору для лексикона привокзального алкоголика, до придуманных ею изощренных сексуальных поз, требующих от партнера по постели буквально гимнастической подготовки. Это только так говорится — по постели. На самом деле там был и стол, и пол, и ванная.