Турецкий открыл рот для ответа, но Марина его опередила. Глаза ее лукаво блеснули, и она весело произнесла:
— А, понимаю, понимаю. Вы пришли убедиться, что я — это не она. Так?
— Так, — кивнула Турецкий.
— Ну и как? Убедились?
— Да. Но, если вы позволите, я хотел бы вас сфотографировать.
Марина нахмурилась.
— Для чего это?
— У девушки, которая пропала, есть очень ретивая подруга. Пока она не увидит вашу фотографию, она не успокоится.
— Ясно. Она что, сумасшедшая?
— Может быть, но я не психиатр, чтобы выносить диагнозы, — сказал Турецкий. — Так как, Марина? Позволите вас сфотографировать?
Женщина пристально посмотрела на Турецкого и томно улыбнулась.
— А что, если я откажусь, Александр Борисович?
— Тогда я вынужден буду привезти эту женщину сюда, и мы будем караулить вас у подъезда.
— И все это лишь затем, чтобы взглянуть на меня?
Турецкий кивнул:
— Именно.
Некоторое время Марина с любопытством разглядывала его, потом положила ему руку на колено и с усмешкой заметила:
— Поганая у вас работа, Александр Борисович.
— Я сам от нее не в восторге, — ответил Турецкий, бросив взгляд на руку девушки, лежащую у него на колене.
— В каком же ракурсе вы хотите меня… сфотографировать, — хрипло спросила Марина, чуть-чуть приближаясь к Турецкому. Ее рука скользнула выше по его бедру.
— Ракурс у нас будет самый простой, — сказал Александр Борисович. — Анфас.
— Лицом к лицу? — уточнила с улыбкой девушка. — Мне это нравится. Это мой любимый ракурс.
Она еще ближе пододвинулась к Турецкому.
— Александр Борисович, вам кто-нибудь говорил, что вы очень эффектный мужчина? — тихо спросила Марина.
— Говорили, и не раз. Но это было давно. Слишком давно.
— Хотите сказать, что вы уже старый?
— Мне под пятьдесят, — ответил Турецкий.
— Для мужчины это не возраст, — сказала Марина, приближая свои губы к его губам и переместив руку еще выше.
Турецкий медлил. Полы халата девушки слегка разошлись, открыв часть груди и живот.
— Ну, что же вы? — прошептала Марина, почти касаясь губами его щеки. — Не можете решиться? Если вы боитесь моего мужа, то он вернется с работы только вечером. Да и не такой он страшный.
— Дело не в нем, — сказал Турецкий.
— А в чем? Со здоровьем у вас все в порядке — я это чувствую. Что же вас останавливает?
— Я женат, — сказал Александр Турецкий.
— Ну и что? Думаете, ее это останавливает? Или ваша жена святая?
Внезапно Турецкий почувствовал злость. Он легонько оттолкнул от себя девушку и поднялся с дивана.
— Мне нужно идти, — сказал он довольно холодно. Затем достал из кармана пиджака телефон и включил режим фотосъемки.
— Вот вы как? — удивленно проговорила Марина. Затем неприятно усмехнулась. — Видать, у вас, и впрямь, большие проблемы. Стойте! Не фотографируйте! Я вам не разрешала!
Однако Турецкий успел сделать несколько снимков. Он спрятал телефон в карман и направился к выходу.
— Я расскажу мужу, что вы ко мне приставали! — крикнула ему вслед Марина, вскакивая с дивана. — Он очень ревнивый! Он вас из-под земли найдет, слышите!
Турецкий молча прошел в прихожую.
— Я запомнила ваше имя, Турецкий! — продолжала яростно кричать женщина. — Вам конец, слышите! Вас уже нет!
«Нет в мире никого страшнее обиженной женщины», — с усмешкой подумал Турецкий, припомнив какой-то афоризм.
Он распахнул дверь и вышел в подъезд, не обращая внимания на несущиеся ему вслед проклятия.
На улице он снова достал телефон и просмотрел снимки. В принципе неплохо. Лицо видно вполне четко.
«Это вполне может быть она, — подумал Александр Борисович. — Девчонка явно не дружит с головой. Характер авантюрный. Комплексов — ноль. Никаких сдерживающих факторов. Явная искательница приключений. Скорей бы показать фотографии Шиловой и закрыть дело».
На душе у Александра Борисовича было довольно погано. Но, так или иначе, а работа была сделана.
4
Из дневника Турецкого
«Что-то в последнее время меня не отпускает хандра. Живу словно во сне. И не просто во сне, а в противном сне, почти в кошмаре. Лица людей вызывают раздражения, даже лица тех, кого люблю.
Ирина ходит с лицом мрачнее тучи. Все косится на мою бутылку. Не знаю, почему, но эти ее взгляды еще больше подстегивают меня к выпивке. (Интересно, правильно ли так говорить — «подстегивает к выпивке»? Наверняка неправильно, но плевать.)
В принципе «не такой уж горький я пропойца», как писал Есенин. А без рюмки-другой уснуть не могу. В голове теснятся мысли. Даже не мысли, а так, какие-то хвосты мыслей, какие-то недоговоренности и недодуманности. Как будто ленивый мозг не может додумать ни одну мысль до конца.
Сегодня пообщался с «третьей Мариной». Элементарная нимфоманка, каких я встречал в своей жизни десятки раз. Совершенно без царя в голове, но для женщины это норма. Нарывалась на ласки — но я отказал. И сам себе удивился. В сущности, что меня сдерживает? Совесть? Нет на свете никакой совести, все это выдумка для молодых людей. Жена? Но о ней я даже не подумал, даже не вспомнил. Честь? Какая еще к черту честь?
В общем, абсолютно непонятная ситуация. Ничто меня не держит, ничто мне не мешает, а я поступаю как высокоморальное животное. Отвергаю красивую самку и спешу скрыться от нее бегством. Наверное, просто не хочу наживать себе проблем. Хотя своим отказом я, кажется, проблемку себе все же нажил. Если она расскажет мужу о том, что я ее «домогался», и он припрется в «Глорию» выяснять отношения — пожалуй, будет конфликт.
А плевать.
Показал фотографии Марины заказчице — Людмиле Шиловой. С ходу заявила, что это «не та Марина». И взгляд при этом был такой, словно вот-вот спросит:
— Чем вы вообще занимаетесь, господа сыщики? За что я плачу вам деньги?
Плетнев, кажется, слегка расстроен. Он, как и я, рассчитывал, что мы раскрутим это дельце за день. Но не получается.
— Как продвигается расследование? — поинтересовалась Шилова.
— Успешно, — на голубом глазу ответил ей Плетнев. — У нас уже есть пара хороших зацепок.
А ведь раньше абсолютно не умел врать. Похоже, и его испортила работа.
— Денег хватает? — поинтересовалась Шилова с усмешкой. — Если нужно, я могу добавить на расходы.
А вид такой, как будто богатая купчиха полицейского-будочника отчитывает.