Плетнев тоже эту нотку в ее голосе уловил. Побагровел, зубами скрипнул.
— Спасибо, — отвечает. — Средств вполне хватит. По крайней мере, пока.
Тертый мужик. Наверняка руки чесались задушить эту раскрашенную, высокомерную куклу. Не задушил.
Номер машины таинственного плейбоя Родиона «пробили». Если ничто не помешает, завтра с ним встречусь. Сегодня звонил ему. По голосу вроде вполне нормальный мужик. Сильно удивился, когда узнал, что я из детективного агентства, потом разволновался…
Только что в комнату входила Ирина. Сказала всего два слова — «иди ужинать». Но сколько холода, сколько презрения в этих двух словах. Посмотрела на бутылку, нахмурилась, но ничего не сказала.
Хорошо, что Нинка сейчас с нами не живет. Ей было бы неприятно наблюдать, как папа и мама постепенно сходят с ума. И как отращивают клыки, чтобы когда-нибудь (думаю, это время уже не за горами) перегрызть друг другу глотки.
Тут я ставлю точку, и записи конец».
5
Плетнев и Ирина стояли у ворот музыкальной школы. Плетнев терпеливо ждал, пока она, прикрыв ладонью огонек зажигалки, прикурит. Огонек, однако, едва вспыхнув, тут же гас, и Ирине приходилось снова вертеть колесико зажигалки. Пальцы у нее слегка подрагивали.
— Давай я, — сказал Плетнев и хотел забрать зажигалку, но Ирина не дала.
Она мучилась еще несколько секунд, и, наконец, прикурила. Спрятала зажигалку в карман куртки, посмотрела на Плетнева и улыбнулась.
— Видишь, справилась сама. Ты, Антон, меня явно не дооцениваешь.
Плетнев тоже улыбнулся. Из окна музыкальной школы послышались детские голоса, затем кто-то бряцнул по клавишам пианино и весело засмеялся. Остальные дети подхватили его смех. Взгляд Ирины стал теплым, облачным и задумчивым.
Плетнев смотрел не на окна, он смотрел на Ирину. Видно было, что он хочет что-то сказать, но не знает, как начать. Наконец, Антон решился.
— Мой сын любит тебя больше, чем любил свою мать, — сказал он.
— Он тянется ко мне, — сказала Ирина. — Обычно в таких ситуациях говорят, что ребенку не достает женской ласки. Возможно, это и так.
— Я все жду, когда же он назовет тебя «мама», — сказал Плетнев.
— Он пытался. Но я сделала ему внушение.
— Правда?
— Правда. Он очень ласковый мальчик. Даже моя Нина не была в его возрасте такой.
Плетнев усмехнулся. Ирина посмотрела не него и заметила:
— Тебе, Антон, пора жениться. Ребенку нужна мать. И не чужая тетя, как я, а настоящая. Такая, чтобы всегда была рядом.
— Ближе тебя у него никого нет, и вряд ли когда-нибудь будет, — возразил Плетнев. Он помолчал, о чем-то напряженно думая, потом сказал: — Я, конечно, могу ошибаться, но… По-моему, Александр Борисович этого не одобряет.
Ирина подняла на него удивленный взгляд:
— Чего не одобряет?
— Того, что ты так много времени проводишь с моим сорванцом. Вы ведь с ним и по вечерам, и на выходные.
Ирина фыркнула.
— Чепуха. Саня прекрасно относится к твоему сыну. Он любит его так же, как я. Просто он сдержан в проявлении эмоций, но мужчина ведь и должен быть таким.
— Вовсе не обязательно, — сказал Плетнев. — В последнее время Турецкий уж слишком суров. Я даже забыл, когда он в последний раз улыбался.
— У него сейчас трудный период.
— Может быть, — согласился Плетнев. — Но это «трудный период» слишком сильно затянулся.
Ирина выпустила облако дыма, затушила сигарету о железную стойку ворот и бросила ее в урну. Порыв ветра разметал ее волосы. Плетнев все это время смотрел не нее и вдруг не выдержал, схватил руки Ирины, поднес их к своим губам и принялся целовать.
Ирина не возражала и не пыталась вырвать руки. Она молча и удивленно смотрела на Плетнева.
— Тебе с ним плохо, — хрипло говорил Плетнев. — Он мучает тебя. Ты должна от него уйти.
Ирина покачала головой и тихо сказала:
— Нет. Не должна.
— Он не любит тебя, — продолжал хрипло шептать Плетнев. — Он тебя не ценит. Он вообще никого не любит. Брось его.
Ирина высвободила руки и сунула их в карман летней куртки.
— Я не хочу об этом говорить, — сказала она.
— А я хочу! Я хочу, потому что…
И снова Плетнева качнуло к Ирине, словно притянуло магнитом. На этот раз он поцеловал ее в губы. Попытался обнять, но Ирина высвободилась.
— Не надо, Антон. Только не здесь.
— Почему?
— Нас могут увидеть.
— Пускай! Пускай видят. Мне нечего скрывать.
Губы Ирины тронула едва заметная, почти невесомая полуусмешка.
— Мужчине всегда нечего скрывать, — сказала она. — Его ведь никто не осудит. Осудят женщину.
— Да плевать мне на эти осуждения. Почему я должен скрываться, юлить, хитрить?
— Потому что я замужем, — сухо ответила Ирина.
— Замужем за человеком, который и в грош тебя не ставит! За человеком, которому бутылка водки дороже, чем ты! Еще год, и он превратится в пропойцу.
— Не говорит так, Антон. Это несправедливо.
— Турецкий — эгоист. Он лелеет свое маленькое личное горе, как будто это вселенская трагедия. И не замечает, как страдают его ближние. Если ты уйдешь от него, он этого даже не заметит.
— Ему плохо, — снова возразила Ирина.
Плетнев осклабил зубы в усмешке.
— Если ему так плохо, взял бы пистолет, прижал дуло к виску и спустил курок. Это был бы мужской поступок.
Ирина пристально посмотрела на Плетнева, затем небрежно проговорила «прощай», повернулась и пошла к метро.
— Ира! — окликнул ее Плетнев. — Ты сама знаешь, что я прав!
Однако она не остановилась.
Плетнев постоял еще немного, глядя ей вслед, затем повернулся и направился в другую сторону.
— Если он и дальше будет ее так мучить, я его убью, — тихо проговорил он.
6
— Боже мой! Боже мой! — Плотников взъерошил руками волосы. — А я все думал — почему она не пришла? Знаете, я ведь даже номер ее телефона не знаю. Я спрашивал, но она не дала. Сказала, что так интереснее.
Турецкий молча разглядывал Родиона Плотникова. Это был рослый, сильный мужчина с темными волосами и добродушным, мужественным лицом, из тех, что так нравятся женщинам. Даже ямочка на подбородке присутствовала.
Они сидели во дворе дома, в котором жил Родион. Турецкий предложил подняться, но Родион не захотел, сославшись на то, что к нему в гости приехали родственники из провинции и теперь там «не квартира, а настоящий цирк».