И кажется, все, кто был здесь, живые среди мертвых, отлично поняли и внутренне разделили эти его невысказанные мысли. Вышли на улицу через узкую служебную дверь, и все дружно закурили.
— Это был действительно замечательный человек, — сказал завбюро. — Он ведь тут воевал действительно не на жизнь, а на смерть, и не только за студентов, понимаете? За всех, кто угодил под очередное колесо нашей истории. И за нас, за врачей, в том числе.
— И за рабочих, — сказал высокий эксперт.
— Как вы думаете, — спросил Турецкий, — он действительно мог рассчитывать и претендовать на крупную и серьезную роль в регионе?
— Даже вопросов нет, — ответил тот же эксперт. — Собственно, он и был уже таким лидером. Люди пошли за ним, понимаете? Поверили. Все знали: это человек без пятна.
— А как вы думаете, — продолжил свою мысль Турецкий, — вот приближаются здешние выборы. В разгаре предвыборная кампания, так? Ведь он мог, вероятно, принять в них участие? И мог всерьез потягаться с нынешними кандидатами?
— Этот вопрос волновал весь город, — сказал завбюро. — И у него еще оставалось время, чтобы включиться в гонку. Формально я имею в виду.
— Однако, как я мог заключить, он не воспользовался этим правом?
— Либо не воспользовался, либо не успел.
— То есть логично было бы предположить, — вдруг приостановился Турецкий, — что кому-то как раз было бы на руку, чтобы Русаков не успел?
— Логически — да, — сказал высокий эксперт. — Русаков хоть и слыл романтиком, насколько я могу судить, был трезвым политиком, а значит, должен был понимать, что соответственно этим самым нынешним так называемым избирательным технологиям у него должно было быть маловато шансов...
— Вы имеете в виду, — сказал Миша Данилов, — что его высокие избирательные потенции ограничивались скромными возможностями финансовыми?
— Это во-первых, — кивнул высокий эксперт. — Ведь его электорат — бедные люди, неимущие люди, люди униженные и выдавленные на обочину жизни. Те же заводские рабочие без зарплат, те же врачи, те же учителя, бюджетники с их постыдными грошовыми зарплатами, даже, наконец, люди из сферы мелкого и среднего бизнеса, обложенные безумными налогами и поборами всех этих «крыш» и рэкетиров.
— В таком регионе, как наш, — сказал завбюро, — чтобы обеспечить даже не победу, а только вероятность победы, нужны были бы даже не сотни тысяч, а миллионы долларов. А у Русакова — и это все знали — не сложились отношения с крупным бизнесом.
— Да и не могли сложиться, — сказал высокий эксперт, — иначе он просто не был бы Русаковым. Он был человеком в высшей степени честным, не мог и не хотел вести двойную игру, обличать этих самых местных и московских олигархов и в то же время идти к ним на поклон и просить денег, имея одним из главных пунктов программы действия своего движения именно ограничение амбиций этих олигархов, обуздание их аппетитов.
— О, тут все завязалось очень, очень круто, поверьте, господин Турецкий! — подтвердил еще один.
— Ну да, — кивнул Александр Борисович, — плох тот политик, который не умеет жить по двойной морали. Его выбрасывают за круг.
— Все могло быть иначе, — заметил третий эксперт. — И политик он был, как мне думается, одаренный. Но он не сумел заручиться ни поддержкой Москвы, что опять же, как вы понимаете, претило его убеждениям, ни тем более содействием заинтересованных сил за рубежом. Он отлично видел, понимал, писал об этом и говорил, что там, на Западе, слишком многие только и мечтали бы до конца разрушить основной сектор нашей региональной экономики.
— То есть оборонную отрасль, — сказал Рыжков.
— Понимаете, да? — кивнул завбюро. — Тот, кто получил бы под свою избирательную кампанию необходимые деньги на Западе, тем самым в дальнейшем был бы связан по рукам и ногам и был бы принужден окончательно скрутить шею этой самой «оборонке». А Русаков этого не хотел. Потому что это сделало бы безработным весь город.
— Да, — заметил Турецкий. — Послушать наш разговор, какими мы все политиками заделались.
Все невесело усмехнулись. Ему нравились эти люди. Он вообще с глубоким почтением относился к этой трудовой провинциальной интеллигенции, сумевшей сохранить в себе нечто стержневое, подлинное, с чем все реже и реже доводилось встречаться у себя в Москве.
— Так что когда говорят, знаете эти клише, в некрологах и на похоронах, «мы понесли тяжелую утрату», так вот действительно понесли... Утрату невосполнимую, — сказал заведующий областным бюро судмедэкспертизы. — Он был в каком-то смысле символом надежды. А теперь... теперь все будет уже совсем иначе. И добром все это, поверьте мне, как врачу, уже не кончится. Врач отслеживает динамику состояния, развитие болезни, тенденции, скрытые защитные возможности организма. И если верен диагноз, при должном опыте легко может предугадать, каков будет финал. То же самое и с социальным организмом.
— Рад был познакомиться с вами, — сказал Турецкий. — От души рад. Жаль только, повод... — он замолчал, потому что не нашел слов.
Они вошли обратно в здание морга и двигались по коридору, когда в проеме одной из дверей им открылась на миг часть еще одного схожего помещения, где лежали рядом на столах еще два тела, прикрытых белым.
Турецкий мог бы пройти мимо, но, сам не ведая почему, приостановился и заглянул туда:
— А это что?
— Да это вряд ли вам будет интересно, — сказал один из экспертов. — Обычная наша городская рутина. Так сказать, хроника текущих событий. Два трупа без документов. Оба не опознаны. Оба кавказцы. Оба — огнестрел. Честное слово, Александр Борисович, такое у нас чуть не каждый день...
— А когда они доставлены? — поинтересовался Данилов.
— Да тоже вчера, ближе к полудню.
— А ну погодите, — сказал Турецкий. — Дайте- ка глянуть на них.
— Они только что доставлены из холодильной камеры, — объяснил один из судмедэкспертов. — Где-то через час-полтора мы займемся ими. Хотите посмотреть? Сделайте милость.
Нельзя сказать, чтобы Турецкий рвался любоваться еще и этими покойниками. И все же он подошел и сам осторожно снял с лиц белую ткань. Да, кавказцы. Оба довольно молодые, лет двадцати пяти, массивные, скорее всего, из бывших спортсменов, метатели или борцы, — как правило, основной состав уголовного миманса, шестерки, «черные бычки».
— По характерным признакам, — говорил один из медэкспертов, — оба мусульманского вероисповедания, хотя этнический тип и того и другого заставляет предположить их принадлежность к одной из народностей Северного Кавказа...
— То есть скорее чеченцы, нежели азербайджанцы?
— Совершенно верно. Возможно, ингуши, возможно, осетины из мусульман. Но все же, скорее всего, чеченцы... Их довольно много у нас. В основном мигранты. Диаспора — около пяти тысяч человек, а это немало для такого города.