Провожающие относились к пожилому с видимым почтением, говорили вполголоса, но больше слушали. Пожилого человека молодежи всегда положено слушать, таков обычай.
Вещи — тощий чемодан и выцветший брезентовый рюкзак — стояли у ног пожилого. Он говорил по-армянски, как, впрочем, и все остальные здесь, у вагонов. Специфический такой поезд.
Наконец подошло время подниматься по ступенькам в вагон. Простились спокойно, без объятий и поцелуев, пожилой просто пожал им руки и легко вскочил на высокую ступеньку, не по возрасту легко, отметил бы любознательный человек. Однако таковых в этот час на перроне не оказалось. Потому что те, кому положено было быть любознательными, дефилировали по многочисленным залам и переходам вокзала, поглядывая на фотографию заросшего, черноволосого и мрачного человека. А отъезжавший вместе с провожающими пришел совсем с другой стороны и на вокзале вообще не толокся.
Поезд тронулся, увозя на далекий Кавказ матерого преступника-рецидивиста, вора в законе, «авторитета» воровского мира с четырьмя судимостями. И в потертом рюкзаке, засунутые в старые кирзовые сапоги, уезжали из Москвы пачки зеленых купюр, полученные им за выполненный заказ.
— До свиданья, дядя Мкртыч, — негромко сказал парень с носом боксера. Второй только махнул рукой.
Мкртыч Погосов, правая рука дяди Гурама, старый, мудрый Мкртыч, он же Макар, считал, что сделано все правильно и хитроумный следователь должен взлететь на воздух не позже восьми часов утра. Поэтому и уезжал он теперь с чистой совестью.
Одного только не мог понять, почему не пришел на вокзал Беленький. Или опоздал? Бывает. В нем Макар был так же уверен, как и в себе.
Рвануло так, что в окнах первого и второго этажей, выходящих во двор, вылетели не только стекла, но и оконные переплеты. Двор в один миг проснулся. Такого грохота не слыхали старожилы, возможно, еще со времен войны, когда на пустырь между домами упала полутонная немецкая бомба. Котлован, оставшийся после взрыва, скоро затопила весенняя вода, поперек него валялась ферма обрушенного, еще довоенного, подъемного крана. По воде на плоту из двух сколоченных досок катались мальчишки, а по железным конструкциям крана гонялись друг за другом, играя в салочки, ребята постарше, иногда обрушиваясь в воду. Из каждой беды в те годы можно было извлечь хоть какую-то пользу для себя. Правда, для тех, кто помнил…
Уже через пять минут во двор ворвались милицейские машины. Полусонные хозяева автомобилей, стоявших рядом с полыхающим «жигулем», прорывались к своим ма- шинам и угоняли их прочь от бушевавшего огня.
Примчавшиеся оперативники быстро опустошили свои огнетушители, но это почти ничего не дало. Въехавшая вскоре во двор пожарная машина в один миг залила все вокруг толстым слоем пены. Огонь утих.
Оперативники стали обсуждать, чья это машина. Взрыв был очень силен, и куски металла были разбросаны в радиусе до двадцати метров. Делом занялись эксперты, которые установили, что в машине находился человек. Возможно, сам владелец машины. Опросив окружающих, оперуполномоченный пришел к выводу, что взорвавшийся автомобиль скорее всего принадлежал проживающему в этом доме следователю из Генпрокуратуры Турецкому.
— Вон у него и свет горит, — указал один из жильцов дома на четвертый этаж. — Неужели мужик вышел к машине, а в это время шарахнуло? Вот беда-то! Как же это его?!
— Слышь, начальник! — крикнул оперу молодой парень. — А ведь я вчера его не видел. Я тут целый день со своей лайбой провозился. — Он подкинул на ладони ключи от машины. — Часов в семь-восемь приходил один тип, похожий на боксера. Сашку спросил. А я сказал: видишь, нет его машины, значит, и его нет. Может, он позже приехал? А за что ж его? — спросил вдруг, обращаясь в пространство.
— Турецкий? — насторожился дежурный следователь. — Надо срочно звонить. Это, братцы мои, может быть очень серьезно. Ты не уходи, как тебя?
— Сашка я. Тезки мы… были. — вздохнул парень и сел на бордюр, обхватив руками голову. — И за что мужика?..
Дежурный следователь убежал к своему автомобилю и стал названивать в дежурную часть ГУВД Москвы. Тот принял сообщение и велел следователю не отходить от телефона. А через несколько минут раздался взволнованный голос начальника МУРа Романовой. Та спросила, где произошел взрыв. И, услышав, что во дворе его дома, облегченно вздохнула.
— Ладно, слушай меня. Поднимитесь на четвертый этаж, к его квартире, и проверьте, может, и там что-нибудь приготовлено. А погиб не Турецкий. Он сейчас на задании и совсем в другом районе. Могу предположить, что подорвался либо неопытный убийца, либо автомобильный вор. Но ты про то никому не говори. В общем, действуй, как сказала. Народу вырази сочувствие, им, бедным, оно, конечно, как попу гармонь, но шо же другое предложить? Словом, действуй. А труп, или что там от него осталось, отправь в морг, может, удастся опознать…
Народ во дворе тем временем продолжал обсуждать трагическое происшествие. Много ж об этом пишут. И по телевизору показывают. Но когда вот так, прямо на твоих глазах, страшно жить становится.
Хороший мужик был Сашка. И в озеленении участвовал. И, бывало, с мужиками во дворе стакан-другой брал, не брезговал. И машина эта его проклятая никогда по ночам не гудела, покой не беспокоила. Вот ведь как: жил да был хороший человек — и нету его больше.
Надо было Турецкому услышать такое про себя. Так, для общего развития, как иногда говаривал Меркулов.
Но Александр Борисович Турецкий в это время приближался на мощном «форде» к аэропорту Шереметьево. И естественно, не мог слышать, что о нем говорят соседи. А если б слышал, наверняка бы возгордился. Хотя чем особо гордиться, если люди говорят, что ты нормальный, правильный мужик?.. Был.
Телефонный звонок Романовой догнал его на съезде с Ленинградского шоссе.
— Ну, Сашко, — как-то странно вздохнула Романова, — я всегда была уверена, что жить тебе долго. Крепко ты им сел на хвост. Давай, дружок, делай свое дело и поменьше эмоций. А на новую машину начинай копить деньги.
— А что случилось? — встревожился он.
— Да я к тому, шо нету больше твоего «жигуля». Был, да и нету. И окон на двух этажах — тоже. Я ж говорила, не ставьте свои машины во дворах. Люди ходят, дети играют
— Понятно… — догадался он. — Значит, сработало?
— Да еще как! Там какой-то тип внутри оказался. Разберемся. Не вешай нос, скинемся тебе на новый «жигуль», будь он неладен. А шо прикажешь делать? Взяток нам не дают, слава Богу… Живем как все добрые люди… Ты сейчас где?
— Последний поворот.
— Ну и гарно, сынок, — вздохнула Александра Ивановна, и Турецкий по-настоящему оценил это ее ласковое, родное такое «сынок».
Он понимал, что за всем сказанным, как бы к слову, Романова прятала свою заботу о них и поистине материнскую нежность, хотя у самой было два взрослых сына.
— Ни пуха, Сашок…
— К черту, — не удержался Турецкий и подмигнул Эдуарду. — Ничего, поживем еще. И эту сволоту крепко возьмем за одно… причинное место.