В общем, сложилась как бы целая цепь случайностей, которые в итоге оказались звеньями единой преступной закономерности.
Получив все необходимые данные на скрывающегося уголовника, Виктор Петрович позвонил Грязнову и сообщил, что, если этот Русиев действительно в Санкт-Петербурге, его задержание — дело техники. А он, как было им уже сказано, отвечал за свои слова. Вячеслав Иванович заверил, что очень надеется на оперативные и агентурные кадры славного города на Неве, тем не менее изъявил желание взять бандита, ставшего уже матерым убийцей, лично. Гоголев посмеялся, посчитав слова Вячеслава очередной дружеской шуткой, но Грязнов настаивал.
— Ты пойми, Витя, для этого мужика, наверняка почувствовавшего свою значительность и неуязвимость, мгновенный арест может оказаться сокрушающим ударом. Кое-кого перед жестким допросом, бывает, надо выдержать, помурыжить в камере, заставить разувериться в себе. А вот такого, как Игнат, я думаю, надо брать грубо и безжалостно, именно как рецидивиста-убийцу, и немедленно начинать его колоть, пока он не успеет опомниться. У нас набралось на него столько фактов, что ему уже не отвертеться.
— Ладно, считай, уговорил, я дам тебе знать, как пойдут дела. Но только и ты вылетай сразу, мы долго ждать не сможем.
На том и закончили. После этого разговора Виктор Петрович достал свою старую записную книжку, хранившуюся в сейфе, и стал ее тщательно перелистывать.
Работая в уголовном розыске, даже будучи потом его начальником, большинство этих номеров он помнил практически наизусть. Но теперь, когда он командует Главным управлением внутренних дел города, такая надобность отпала.
А разыскивал он телефонный номер и адрес известного в прошлом тамбовского авторитета Ефима Харитоновича Зырянского, который давно отошел от дел, дожив, правда, не без труда, до восьмидесятилетнего возраста. Покушались на него не раз, и его машины взрывали, когда в середине девяностых годов в городе развернулась в буквальном смысле война тамбовских, казанских и прочих преступных группировок, связанная с дележом бывшего государственного имущества. Но старику поразительно везло. Теперь, по слухам, старый «законник» Зыря жил в уединении где-то в районе Зеленогорска.
Номер телефона, разумеется, нашелся, и был он, возможно, одним из последних, поскольку остальные оказались перечеркнутыми.
Гоголев набрал номер. Долгие гудки тянулись, намекая на неудачу. И Виктор Петрович хотел уже положить трубку и перезвонить в уголовный розыск, чтобы справиться о Зыре, когда трубку таки подняли.
— Вам кого? — спросил хриплый старческий голос с очень характерным акцентом.
Зырянского одни считали евреем, другие — почему-то греком, третьи — чистокровным поляком, а четвертые имели в виду и первое, и второе, и третье: мол, мама была красавицей польской еврейкой, а отец — коммерсантом из греков, либо наоборот. Впрочем, это неважно.
— Простите, уж не самого ли Ефима Харитоновича я слышу? — с изысканным почтением обратился Гоголев.
— Он самый, а вы, позвольте узнать, кто будете?
— Наверное, уже забыли, Ефим Харитонович. Челом бьет Виктор Петрович Гоголев.
— Господи, да разве такие знакомства забываются? Вы еще спрашиваете, да?
«Нет, он определенно больше еврей, чем грек», — усмехнулся Гоголев.
— Если бы вы не были против, я бы, пожалуй, решился испросить у вас одного совета — Он не заметил, что невольно и сам заговорил, подражая манере старика.
— Я скажу вам на это так, Виктор Петрович: я всегда был уверен, что смогу искупить там, наверху, некоторые свои вины хотя бы отчасти. Ой, о чем мы с вами беседуем! И еще по этому проклятому телефону? Вам действительно это очень надо?
— До разрезу! — сострил Гоголев.
— Тогда садитесь в вашу машину и приезжайте сюда. Я буду совершенно один, потому что всех, кто в доме, немедленно отошлю подальше, найду им важное дело. А вы не стесняйтесь. Если имеете этот мой телефон, значит, вам известен и адрес.
— Он, я вижу, не изменился? Зеленогорск?
— Да, Кирочная, семнадцать. И на когда вы рассчитываете?
— А прямо сейчас, если вам удобно, как?
— Таки мне удобно, я жду…
Дом был из хорошего, рельефного кирпича. Территорию с привычным теперь европейским газоном, с фонариками и цветочными вазонами вдоль плиточных тропинок окружала чугунная кованая ограда — как на богатом кладбище. Калитка была приоткрыта, словно приглашала зайти.
Чтобы не привлекать ненужного внимания, Гоголев приехал в гражданской одежде и на обычной «Ладе» десятой модели.
На дверной звонок старик сам открыл дверь, прищурившись, снизу вверх осмотрел посетителя и только тогда, многозначительно покачав головой, протянул сухую руку, обтянутую белесой кожей с крупными рыжими пигментными пятнами. Гоголев, улыбаясь, пожал совершенно, казалось, безжизненную ладонь.
Зыря стал заметно меньше ростом, время согнуло его, обнаружив на спине сутулость, напоминающую горб, но старик никогда не был горбатым, он был долгие годы стройным и весьма представительным мужчиной. Но — годы, ничего не скажешь, сделали свое дело.
Они прошли в холл нижнего этажа, уселись в кресла напротив широкого окна, затянутого снаружи изящной кованой решеткой. Заметив взгляд Гоголева, Зырянский усмехнулся:
— Вам это кажется странным, да? А мне — нет, я как-то привык, напоминание о беспечной юности. Ну, я весь внимание, вы же не мою болтовню приехали слушать? А жаль, я мог бы рассказать вам, Виктор Петрович, немало поучительного. Ну-ну, вы начинайте. А то, может быть, выпить хотите?
— Не откажусь, но исключительно, чтобы сделать вам приятное, только потом.
— Не надо комплиментов, это действительно так. Так что же взволновало наш славный Питер? Я помню времена, когда ко мне даже из Москвы приезжали за советами, да, вы что, не верите?
— Не только верю, но скажу такое, что вы сами удивитесь. Мои друзья, которых вы тоже знаете, Вячеслав Иванович Грязнов, Александр Борисович Турецкий…
— Ну что вы, я прекрасно помню этого молодого человека! И даже имел с ним однажды доверительную беседу. И он не подвел, как обещал, так и сделал, это очень ценное качество в наше время. Так и что же?
— То, о чем я вам расскажу, больше их просьба. Идет следствие по делу о ряде дерзких убийств. Не здесь и не в Москве, а на юге, на Кубани. Они сейчас оба там. А мне позвонили с просьбой помочь им отыскать очень опасного, серийного, как мы называем, убийцу по кличке Сибиряк, который, по их предположениям, залег у нас, в Питере, на дно. Ниточкой к нему может послужить один из его прошлых подельников, некто Федот Семыкин, погоняло Шустрый. Последняя отсидка — с девяносто второго, когда он с Сибиряком взял «валютник», то есть на свою голову вздумал сменить масть домушника на грабителя. Вышел в девяносто девятом и больше не попадался, хотя из виду мы его не теряли. А относительно недавно, с полгода назад, он исчез, будто растворился в пространстве. Но вот теперь следы Сибиряка выводят на Шустрого.