— Работает?
Тот кивнул.
— Тогда вот что. Слушайте меня, ребята. Это я вам говорю, Турецкий, надеюсь, вы меня знаете. Так вот, вы мне надоели. Работаете скверно, грубо. Мешаете. Не вынуждайте принимать ответные меры. Все! — И резким движением оборвал усики. — На, — протянул он специалисту, — возьми на память. На всякий случай пробеги еще раз. От этих дураков ведь можно ожидать чего угодно.
А когда спец наконец ушел, Турецкий с Гоголевым спокойно уселись перед хозяевами для более подробного разговора.
Но ничего путного от них добиться не удалось: испуг — страшное дело. Они даже не смогли вспомнить хоть какие-то детали, чтобы можно было воспроизвести внешний облик тех, кто более часа производил обыск в их квартире. Сведения были самые общие: в темных куртках и кепках, широкоплечие, грубые голоса, друг друга по именам не называли, бесцеремонные… Да, по таким признакам фотороботы не составишь. Ну а что нейтральные, незапоминающиеся лица, так это специфика работы — в идеале ты должен с час проговорить с человеком и не иметь никаких визуальных зацепок при описании его внешности.
Значит, здесь дело было откровенно тухлое. Вадима мать с отчимом видели в последний раз действительно года полтора назад: у него, несмотря на все старания матери, почему-то никак не складывались отношения с Геннадием Юрьевичем. Он поэтому и в Ленинграде не показывался — Фира Сергеевна, видно, никак не могла привыкнуть к новому, а точнее, к самому первому названию своего города. А в последнее время даже и звонить как-то перестал, оправдывался частыми командировками и загруженностью работой. Это они понимали и старались не судить его строго. Обидно, конечно, на старости лет, но что поделаешь…
Не поверить их искренности Турецкий просто не мог. И следовательно, искать в этом доме какие-то утаенные или спрятанные документы было бы бесполезно. Да и Вадима, в конце концов, можно было понять: если уж он собирался пуститься в какую-то чрезвычайно опасную авантюру, то наверняка понимал, что по логике компрометирующие документы в первую очередь будут искать у родителей. Потом уже — у друзей-приятелей, любовниц и прочих. Вадим же выбрал наиболее радикальный путь: спрятал у человека, имя которого практически нигде не фигурирует. Разве что в старой записной книжке, где добрых две сотни других фамилий, нередко случайных.
По сути, миссия Турецкого в этом доме закончилась ничем. Но, если уж быть до конца справедливым и осторожным, кое-что Александр Борисович все-таки извлек — пусть и немногое, но важное. И самое главное, что Елизавету «светить» нельзя ни при каких обстоятельствах. Ни сейчас, ни потом.
И вот уже в этом плане у него вдруг возникло сомнение, связанное с предстоящим знакомством с Ириной Косенковой. Но обсуждать эту проблему в доме Вадимовых родителей он с Виктором Гоголевым, естественно, не стал, отложив до улицы. Поэтому, чтобы скорее завершить ненужный уже разговор, еще раз посочувствовал по поводу безвременного ухода Вадима из жизни, выразил свое возмущение действиями неизвестных людей, скорее всего, конечно, из одной из силовых структур, привыкших за долгую свою историю к бесцеремонности и насилию, а потому посоветовал как можно скорее позабыть эту неприятность с обыском. Все равно ведь не на кого подавать заявление. А что эти люди не служили в прокуратуре, Турецкий мог ручаться.
С тем и расстались. Александр Борисович проконсультировал их относительно квартиры Вадима, попрощался и спустился вслед за Гоголевым.
— Душно у них как-то, затхло, — поморщился Виктор Петрович, когда они оказались у подъезда.
— Как ты считаешь, моя наглость с этим микрофоном охолонит их или наоборот — заставит быстрее забегать?
— А ты не хочешь лично встретиться с начальником их управления?
— В иной ситуации, может быть… — Турецкий задумался, стал шарить в карманах, Гоголев улыбнулся и предложил ему сигарету. — Понимаешь, Витя, какая тут штука. Я, конечно, не все прочитал. Мне и на обратную дорогу хватит. Только уж выходить из купе, полагаю, не придется. Но того, что мне уже известно, достаточно, чтобы еще кое-кому свернуть шею. Отсюда вывод: пока я не отбуду восвояси, с головы мадам Дуси — ты знаешь, о ком я говорю, — не должен упасть ни единый волосок.
— А после, значит, можно вместе с головой? — с иронией поинтересовался Гоголев.
— После — тем более. И вообще, про Дусю придется забыть. По идее. Не было ее. И нет. Но…
— Тебя что-то смущает?
— Вот именно. Я еще там, наверху, вдруг подумал вот о чем. Она обещала мне сегодня устроить, как я говорил, свидание со своей подругой. Но интуиция, зараза такая, меня что-то настораживает.
— А я верю в эту чертовщину, — хмыкнул Гоголев. — Ну и все-таки, что она тебе подсказывает?
— Сейчас мы сядем в твой замечательный автомобиль, и я все постараюсь разложить по полочкам. Но сперва один вопрос: ты уверен, что тебя не слушают?
— А кто может быть в этом уверен сегодня всерьез?
— Ну в машине-то «жучков» нету?
— Каждое утро перед выездом проходит проверку.
— Тогда попроси водителя немного погулять, а я тебе расскажу, что мне нашептывает моя сволочная интуиция.
Так они и сделали. Водитель пошел искать табачный киоск, чтобы купить московскому гостю английские сигареты «Честерфилд», а Турецкий с Гоголевым устроились на заднем сиденье милицейского «мерседеса».
Александр кратко изложил Виктору все, что узнал от Лизы об Ирине. Присовокупил и упоминание о ней в материалах Вадима и его отца. Из разнородных мозаичных осколков попробовал выложить некое подобие фигуры, и получилась следующая картина. Важные машины, которых в недавние еще времена в городе могло насчитываться с десяток, принадлежали известно какому слою людей. Одичавшей коммерцией в конце семидесятых — начале восьмидесятых еще и не пахло. Те же, кто ездил на всех этих «Чайках» и «ЗиЛах», были безусловно под колпаком «у Мюллера», только российского разлива. Значит, и пассажирка подобных лимузинов не могла бы проскочить никем не замеченной. Плюс к этому вызов папаши в управление и сравнительно безболезненный выезд. Плюс… ну да, сразу, что называется, по приезде в Штаты, «случайное» знакомство с «земляком» — политэмигрантом по сути своей. А там и «дедушка» Штейн с его проектом «Лонг-Айленд», о котором пока известно, что это какой-то новейший тип ядерного оружия. Ох уж эти непредвиденные встречи! Так и торчат отовсюду ослиные уши заинтересованных служб… Чем там все закончилось у Ирины Васильевны Косенковой — это отдельный разговор, материалов для которого пока нет в наличии. Но ведь кто-то же помог одинокой женщине, по неизвестной также пока причине покинувшей Штаты и родную мать, дела которой пошли более чем удачно, без особого труда получить отличное жилье в зеленом районе. И это в городе, где никогда не снижалась острота жилищной проблемы. Правда, деньги! Но откуда у Ирины большие деньги? Мать дала? Так у них же после смерти отца отношения разладились! А может, в самом деле дала, чтоб отвязаться? Чтоб с глаз долой? А как же тогда работа в Манхэттен-банке? Результат учебы в американском колледже? Что-то слишком много вопросов…