— Неплохо живут бедные армяне! — сказал Турецкий, садясь рядом с водителем и протягивая ему руку для приветствия. — Саша.
— Сергей, — ответил тот. — А чего им не жить? Здесь у них с азерами вечный мир! Бедная Россия, всем в ней хорошо, кроме нее самой, верно?
— Еще как! Дорогу знаешь?
— На пруд едем, купаться, — улыбнулся водитель. — Не холодно?
— Пока снег не выпал, нам можно. А дальше — только моржи…
— А у меня есть один такой псих! По виду и не скажешь — хиленький, седенький, а в воду ныряет, аж льдины разбегаются…
Так, с шутками и трепом, быстренько свернули на Черноморский, а потом «Лада» покатила между двумя многоэтажками и углубилась в район старых еще домов — пятиэтажных хрущевок. Дорога вела дальше, но Турецкий попросил остановиться, чуть проехав пруд, где под опавшими уже тополями было темнее, чем на открытом месте.
Водитель уехал, а Турецкий подождал, покурил и… через три минуты уже входил в темную прихожую квартиры на пятом этаже. Дверь защелкнулась за его спиной, и вспыхнул свет.
— Мое почтение, — с улыбкой приветствовал его Чингисхан.
— Привет, Генрих, счастливый человек!
— Почему?
— Не меняешься. Значит, здоровье хорошее. А что нынче может быть главнее?
— Ну, тебе тоже грех жаловаться. А вот дядя Костя что-то сдает.
— Наверное, есть причины? — Турецкий вопросительно посмотрел на Генриха — черноволосого, с красивой, благородной сединой, тронувшей короткие косые виски, по-юношески розовощекого, с острыми азиатскими скулами.
Тот засмеялся:
— Нет, с вами просто невозможно! Ты ему вопрос, а он так строит ответ, что тебе же самому и отвечать приходится. Ох, следаки! Что пить будешь?
— Как обычно — то, чего не надо готовить.
— Намек понял. Коньячок имеется. Но я про другое — чай или кофе?
— То, что уважает хозяин.
— Хозяин уважает зеленый чай. Думать помогает.
— Отлично, с коньяком это будет редкостный букет!..
— Он тебе еще ничего не успел сказать? — спросил Генрих, когда они сели друг напротив друга возле журнального столика.
— В смысле? Я только сегодня приехал из Питера.
— В плане ваших перспектив.
— Нет. Наверное, не успел. Мы с ходу столько вопросов ринулись обсуждать! А мне сказал: сам говори, я не хочу взваливать лишний вес на плечи.
— Ну и правильно. Зачем ему частности!
— Я тут кое-что прихватил о собой, хочу показать, посоветоваться.
— Посмотрю. По твоему делу я уже в курсе. Вам нужна была, как я понял, цепочка. Информацию на этот счет я вам, конечно, дам, но принимать меры вам придется самим. И как можно скорее, потому что положение в вашем ведомстве может очень скоро перемениться.
— Сверху?
— Дядя Костя все-таки сказал или сам допер? — улыбнулся Генрих.
— А я сразу сопоставил твои слова и нашу обыденность. Бурно начали, если помнишь, а после также быстро все свернули. Нет, конечно, какие-то телодвижения продолжаются…
— Вот именно, — покачал головой Генрих, — точное слово.
— Давят, что ль, на нашего?
— Да он окажется сам виноват. Ладно, об этом потом. Дело ваше заключается в том, что идет охота на держателя очень нехорошей компры. И на сей счет есть прямая договоренность двух служб, ясно чьих?
Турецкий указательным пальцем показал за окно, а потом ткнул им между собой и Генрихом.
— Вот именно. Но о ликвидации там речь не шла, только изъятие. Поэтому не могу исключить чьей-то инициативы.
— Может, они торговаться начали? То есть как бы легализовали секретные сведения?
— Скорее всего, другого объяснения не вижу.
— Тогда, прежде чем мы продолжим, прогляди, пожалуйста, то, что я принес. Это важно.
— Ну давай, а ты пока наливай, действуй. Там, на кухне, пошарь, вафли есть, печенье какое-то. На меня не обращай внимания…
Но уже через несколько минут чтения — Генрих превосходно владел английским — Турецкий услышал:
— Ну, ребя-ата!.. Кто знает, что это — у вас?
— Теперь — ты.
— Я бы не советовал бегать по улицам с таким материалом под мышкой.
— Так оригинал у Кости, а это мне и не нужно. Можешь себе оставить. Я не собираюсь отчитываться за каждую копию.
— А вы их и не делали, — вкрадчиво заметил Генрих, в упор глядя на Турецкого.
— Мы нет, — быстро согласился Александр. — Наверное, делал теперь уже покойный Вадим Кокорин.
— Очень логично. И очень правильно. А кроме тебя да Константина Дмитриевича их никто тоже не видел, ни секретари, ни машинистки, ни один человек? Из которого можно душу трясти, понимаешь?
— Я читал. И подумал, что, возможно, Музыкантом назвали известного в молодости саксофониста. Не так?
— В точку. А теперь слушай, что делать дальше. Думаю, будет невелика обида у некоторых дядей, если какие-то вопросы станут решать сами президенты. На своем уровне, понимаешь? Отсюда вывод: адрес доставки.
— Я не потороплюсь, если назову Григория Севастьяновича? — закинул удочку Турецкий.
Генрих с хитрой восточной улыбкой посмотрел на него и заметил как бы самому себе:
— Не понимаю, зачем я понадобился, когда они и сами хорошо все знают?
— Знать, Гена, мне мало. Даже хорошо. Я должен быть абсолютно уверен.
— Согласен. И лучше всего это сделать твоему шефу. В собственном кабинете. В твоем присутствии. Вот, мол, все мы тут. И отвечаем головой.
— А это не слишком? — усомнился Турецкий. — Вдруг тот дурак на память себе еще копию сделал?
— К вам конкретно это уже не имеет отношения. Наумову будет важен сам факт передачи. С соответствующим текстом. Ферштеешь?
— А то!
— Наливай. Молодцы. Такое дело закрыли! Да, и еще обдумайте место находки. Мне можешь не говорить, меня не интересует.
— Сочиним чего-нибудь, — задумчиво сказал Турецкий. — Конечно, зачем посторонних втягивать?… Ген, а остальные-то бумажки как?
— Ну о том, что Михайлов работал, да и сегодня пашет на ЦРУ, нам известно. Если он в какой-то уголовке замешан, там, у себя, это дело не наше, а их полиции. ФБР, в конце концов. Если бы он у нас что-то натворил, то могли бы потребовать его выдачи. Да и не потребовать, а попросить. И не выдачи, а провести допрос в качестве свидетеля. Видишь, как у нас желаемое спокойно разбивается о действительное? Впрочем, чего я тебе-то рассказываю. Он же вне нашей юрисдикции. Так что если очень хочется насолить дядечке, пусть дядя Костя позвонит в Вашингтон одной своей знакомой…