И когда папа накрыл дочку одеялом и поцеловал в щечку, Нинка сказала ему, что она хочет, чтоб так было всегда. И закрыла глаза
Турецкий многозначительно покачал головой, оглянулся, увидел в проеме двери жену и показал жестом, что устами младенца всегда глаголет истина.
— Ты устал?
— Очень.
— Ну тогда лезь под душ и, — она кивнула себе за спину, — в койку!
После более чем годичного капремонта путем различных умственных махинаций, но больше благодаря помощи Генпрокуратуры, а главным образом МУРа с его настырным Грязновым, удалось поменять однокомнатную берлогу в своем же доме на… двухкомнатную. Привыкший все держать под рукой, Турецкий поначалу растерялся, а вскоре освоился и уже не мог представить, как жил раньше. Вот поэтому и ребенок теперь имел свою собственную жилплощадь и не беспокоил родителей, когда им приходила охота не сразу погрузиться в объятия Морфея. К сожалению, в последние годы это случалось все реже и реже.
Но иногда случались как бы запоздалые вспышки страсти, усугубленные ощущением своей вины перед женой, когда Турецкий начинал внутренне казнить себя, укорять, урезонивать, вспоминая, что Иркина жизнь благодаря ему вовсе не малина. И похищали ее, и в заложницы брали, и жить ей постоянно приходится с ощущением опасности, обволакивающим ее семью. Да и характер у Александра Борисыча, надо честно сказать, далеко не сахар. А уж сколько раз приходилось ему среди ночи выезжать на срочный вызов, так и этого не счесть.
Ну и ладно, ну и было… Ну виноват! Тем более что Иркины глаза обещают… И он вдруг вспомнил давнее, первоначальное ощущение ее тугого тела, когда они были всего лишь соседями по арбатской коммуналке и многочисленные тетки строго следили за нравственностью своей взбалмошной племянницы, тогда еще Фроловской.
Ирка с тех пор сто раз успела успокоиться, а ее девичья стать потяжелела, обретая зрелость и самодостаточность. И если раньше Турецкий был уверен, что она никак не могла без него обходиться и он был ей нужен постоянно, то теперь понимал — может. А это злило и… убивало страсть. Возникал какой-то совершенно непонятный комплекс, от которого — хотелось верить — страдали оба. Холодность, отчуждение, «что ты ко мне притрагиваешься!», «тебе больше заняться нечем? Поговори с дочерью!» и так далее.
Когда он пытался завести с ней разговор о втором ребенке, Ирка неизменно протестовала: «Этого еще не хватало!»
Она знала: чтобы поставить дочку на ноги, нужно иметь впереди как минимум те же полтора десятка лет. Но разве при такой жизни Ирка может быть в них абсолютно уверена? Тут не было ни обиды, ни циничного практицизма — одна голая констатация факта. Она сказала, что ей надоело считать дырки на теле Турецкого, потому что однажды ее молитвы могут надоесть Богу и одна из очередных дырок окажется смертельной… Эх, Турецкий, голова садовая… Баб-крол тебе? — как хорошо оговорился Саватеев. Ты ведь понимаешь, что, какие бы искушения ни возникали в твоей жизни, никто и никогда не заменит тебе твою единственную жену.
По кривым коридорам Генеральной прокуратуры прошелестел шумок. Оно и понятно: не каждый день сюда приезжает начальник президентской охраны. Генерал-полковник Наумов — коренастый, подвижный, с доверчивым круглым лицом и намечающейся лысинкой, — вразвалочку шел по коридору, сопровождаемый рослым охранником и сияющей Клавдией Сергеевной, и с любопытством читал на ходу таблички на дверях. И при этом улыбался и покачивал головой.
Это был, по сути, частный визит, и поэтому почетный эскорт, как говорится, не выстраивался. Константин Дмитриевич позвонил и сообщил, что имеет любопытную информацию, которой желает поделиться исключительно в приватном порядке. Григорий Севастьянович предложил подъехать к нему, на Ильинку. Меркулов возразил, что не хотел бы рисковать. На что Наумов, не чинясь, заявил, что тогда подскочит сам. Назначили время.
Меркулов встретил гостя в приемной, провел под ручку в свой кабинет, спросил, чего гость желает, и, обернувшись, велел Клавдии приготовить кофе. Хороший. Затем снял трубку внутренней связи и попросил Турецкого зайти. С бумагами.
Перекинулись несколькими фразами, традиционно — о здоровье президента, о собственном самочувствии, о порядком задержавшейся осени, о некоторых слишком уж затянувшихся громких расследованиях, заботивших президентское окружение, ну и конечно, о деньгах. О Камдессю с его Международным валютным фондом: будь оно неладно, это вечное попрошайничество!
Словом, пока то да се, пока пригубливали, появился Турецкий с папочкой в руках. Отвесил вежливый поклон и спокойно уселся напротив Наумова.
Наумов, хитровато взглянув на «важняка», поощрительно кивнул и подмигнул по-приятельски. Он вообще всячески демонстрировал сейчас свое радушие и простоту.
— Движется потихонечку? — спросил у Александра.
Турецкий кивнул и улыбнулся в ответ.
— Я попросил вас, Григорий Севастьянович, о личном одолжении вот по какой причине.
— Да вы не оправдывайтесь! — радушно воскликнул генерал. — Какие счеты!
— Мы не хотели рисковать, скажу честно. Александр Борисович, сделай одолжение, на ключи, открой сейф, там на второй полочке, ты знаешь…
Пока Турецкий возился с ключами, открывал и запирал дверцу сейфа, Меркулов объяснял Наумову, как, в результате ряда оперативно-поисковых мероприятий, связанных, кстати, с поездкой Турецкого в Питер, к родителям Кокорина, удалось отыскать и произвести выемку ряда документов, которые, по мнению прокуратуры, представляют особую государственную ценность.
— Неужели нашли-таки? — простодушно изумился Наумов.
— Сейчас увидите! — Тон у Меркулова был аналогичным. Он взял материалы из сейфа, затем перелистал те, что вынул из папки, принесенной Турецким, и, держа их в обеих руках, протянул Наумову: — Вот оригиналы, а это переводы текста.
По тому, как генерал взял бумаги, каким взглядом окинул их, а после этого стал старательно изображать внимание к ним, Турецкий сразу понял: играет. Существо документов давно ему известно. Не исключено, что он уже десяток раз изучил их по тем копиям, которые снял на ксероксе у Елизаветы Вадим и которые так и не найдены до сих пор. Наконец Наумов отложил их в сторону и пытливо взглянул на Меркулова с Турецким:
— Переводы, как я понимаю, сделаны профессионально. Если не секрет, чья работа?
— Моя. — Турецкий скромно потупился. Приходилось и этот груз взваливать на собственные плечи. Не могли же они с Костей сказать генералу, что «закрытые» материалы всю ночь переводил и распечатывал на компьютере директор частного охранно-розыскного предприятия какой-то Денис Грязнов. У Наумова, поди, глаза бы на лоб вылезли!
— Ты так хорошо языком владеешь? — удивился Наумов.
Турецкий чуть подумал и произнес по-английски длинную фразу. На генерала она явно подействовала, он кивнул с уважением:
— Ну переведи теперь, чего сказал.