Александр Борисович наклонился и поцеловал жену в макушку.
— Я исправлюсь. Честно.
Ирина вздохнула:
— Саш, ложись спать.
— Ладно. Я только схожу в душ… — Турецкий помедлил и спросил: — Ты меня дождешься?
— Я очень сильно устала сегодня, — тихо ответила Ирина. — И я хочу спать.
— Вот видишь, — с упреком произнес Турецкий, — а потом говоришь, что уже больше месяца…
— Спокойной ночи, — сказала жена и отвернулась к стене.
Турецкий встал с кровати, постоял так немного в темноте, потом вздохнул и вышел из спальни.
Следователь городской прокуратуры Малоярославца Александр Семенович Петренко столичного гостя встретил радушно. Предложил кофе, печенье, даже фрукты (два лежалых яблока и вялый апельсин).
— Нечасто до нас добираются такие важные люди, — сказал он, потирая сухие ладони.
— Значит, хорошо живете, — резонно ответил ему Турецкий, допивая кофе.
— У нас, видите ли, Александр Борисович, бушевали пожары. Для нас это бедствие, да-с, большое бедствие. — Петренко скорбно вздохнул.
— Это не только для вас, но и для всей области бедствие. Когда мы сможем съездить на место происшествия?
— Да вот как кофе допьете, так прямо и поедем! — радушно улыбнулся Петренко. — Конечно, если вы еще не захотите.
— Не захочу, — сказал Турецкий, допил кофе залпом и глянул на следователя: — Ну что, едем?
— Едем! — энергично кивнул Петренко.
Трава была мокрой, идти по ней было неприятно. Брюки Александра Борисовича промокли до самых колен, и при каждом прикосновении мокрой ткани к коже он морщился и зябко поводил плечами.
— Ну вот и пришли, — сказал наконец Петренко, останавливаясь возле куста боярышника. — Вот тут он, сердешный, и лежал. Прямо на траве. Да-с.
Турецкий внимательно осмотрел траву и кустарник.
— Окрестности проверяли? — спросил он у следователя.
— А как же. Конечно! Только глухо — ни следа, ни примятой травинки. Это я образно говорю, — пояснил он.
— Посмотрим, — сказал на это Турецкий и продолжил осмотр.
Он перемещался от куста к кусту, внимательно вглядываясь в траву. Петренко следил за действиями московского гостя со снисходительной усмешкой, словно говоря: «Ну-ну, посмотрим, что ты тут найдешь, приятель».
Вдруг Турецкий нагнулся и поднял что-то с земли. Петренко насторожился, затем вытаращил глаза.
— Вот так глаз у вас, Александр Борисович!
Турецкий держал в руках мокрую и грязную клетчатую кепку.
— Надеюсь, это прояснит дело, — полунасмешливо-полусмущенно сказал Петренко.
— Может, прояснит. А может, и нет.
Александр Борисович достал из кармана полиэтиленовый пакет и аккуратно положил в него кепку.
Где-то за деревьями послышалось звяканье колокольчика. Из-за деревьев медленно выбрели три коровы, а следом за ними худой подросток в фуфайке. Подросток покосился на мужчин, зевнул и щелкнул бичом, погоняя коров дальше. Через минуту они вновь скрылись за деревьями.
— Это Вася Бабкин, местный пастушок, — объяснил Турецкому следователь. — Мы пробовали с ним беседовать, но все впустую. Полный дебил.
Турецкий сурово посмотрел на Петренко, однако ничего не сказал и вновь принялся осматривать траву.
В тот день находок больше не было.
С Меркуловым Александр Борисович разговаривал из кабинета следователя Петренко, пока тот, теперь уже с удвоенным дружелюбием обхаживающий Турецкого, разливал по чашкам горячий кофе.
— Как поездка? — спросил Меркулов.
— Нормально, — ответил Турецкий, холодно поглядывая на суетливого Петренко. — Есть одна находка. Клетчатая кепка. Нашел неподалеку от места, где лежал труп.
— Так, продолжай.
— Изготовлена в Германии фирмой «Байер». На подкладке несколько светлых волосков. Я видел фотографию Валентина Смирнова. На ней он — блондин. Это, конечно, еще ни о чем не говорит, но проверить стоит.
— Да, конечно. Ты уже изъял дело из местной прокуратуры?
— Вместе с вещдоками. Через час выезжаю в Москву.
— Давай, жду.
Квартиру Валентина Смирнова нельзя было назвать хоромами. Небольшая комната, узкий коридорчик и кухня, в которой едва умещались стол и стул.
— Нам с вами пройти или в коридоре подождать? — вежливо поинтересовался один из понятых, пожилой мужчина в грязной белой майке и полосатых пижамных штанах.
— Проходите в комнату, — ответил Турецкий. — Сядьте пока на диван. Оттуда видно и комнату, и прихожую.
Понятые послушно прошли в комнату и сели на диван.
Обыск начался с прихожей. Два оперативника с величайшей тщательностью осматривали одежду Смирнова, с удвоенным вниманием — отвороты пальто и курток.
Турецкий немного понаблюдал за ними, затем прошел в комнату и взялся за платяной шкаф. Несколько минут он, хмурясь, рылся в вещах Смирнова. Когда дело дошло до зимней куртки, Турецкий прощупал рукав и достал из него вязаную зимнюю шапку.
За столиком, подняв воротник черного кожаного пальто, сидел худощавый мужчина. На лоб мужчины была надвинута кепка, глаза скрывали большие темные очки, плотно сидевшие на горбатом носу. Впалые щеки мужчины покрывала рыжеватая щетина. Мужчина пил чай, обхватив чашку ладонями. На дверь он не смотрел.
Гатиев прошел через зал и сел рядом.
— Здравствуй, Али, — негромко поприветствовал он горбоносого.
— Здравствуй, Руслан, — отозвался тот, быстро глянул на Гатиева поверх очков и снова опустил взгляд в чашку с чаем. — Ты плохо выглядишь, — негромко сказал он. — Устал?
Гатиев потер пальцами глаза:
— Сплю мало. Надо бы кофе выпить. Здесь подают?
— Растворимый.
— Ничего, сойдет.
После того как официантка принесла Гатиеву кофе, мужчины продолжили разговор.
— Ты долго добирался, — с упреком сказал Али. — Я уж думал, не приедешь.
— Мы договаривались, чтобы ты не выходил на контакт, — напомнил ему Гатиев. — Если я засвечусь, дело будет провалено.
Али еле заметно усмехнулся и подул на горячий чай. Затем негромко пробубнил:
— Я бы не стал тебя тревожить, но… Спрятаться мне надо, Руслан. Хорошо спрятаться. Ищут меня.
В глазах Гатиева, и без того не излучавших душевное тепло, блеснул холодный огонь.