Что и говорить, по мнению Камакина, Татьяна тогда показала себя не с худшей, а с лучшей стороны. Романтическая поездка в Венецию еще больше их сблизила. Татьяна была ровно настолько же нежна и заботлива, насколько холодна и безжалостна, когда заказывала его. Она просто совершенство!
«Именно такая женщина мне и нужна, — рассудил Лев Анатольевич. — Красивая, смелая, решительная, умеющая принимать трудные решения и воплощать их в жизнь. В сущности, она такая же, как я».
Камакин выбрался из машины и направился к дому. Едва он поднялся на крыльцо, как дверь дома открылась — и на пороге появился Павлюков.
— Э-э… Приветствую вас, — проговорил физик и, покраснев, закашлялся.
В явном смущении он заправил в брюки выбившуюся рубашку. Лев Анатольевич пристально посмотрел на профессора и нахмурился. «Что еще за сюрпризы», — недовольно подумал он.
— Вижу, вы уже познакомились с моей невестой, — сказал он.
— С не… невестой?
— Да. А вы разве не знали? Татьяна — моя невеста.
— Очень рад за вас, — протараторил Павлюков, схватил руку Камакина и с чувством ее пожал. — Она прекрасная девушка.
Отпустив руку, он снова потупил взгляд и засеменил мимо Камакина.
— Уже уходите? — спросил тот.
— Да, — не оборачиваясь, бросил физик. — Мне пора.
— Зайдете вечером на чай?
— Может быть, может быть.
Павлюков спустился с крыльца и быстрым шагом направился к калитке. Лев Анатольевич проводил его задумчивым взглядом. Затем качнул головой, словно отгоняя бредовые мысли, и тихо проговорил:
— Да нет, не может быть… Чушь какая-то.
Татьяна встретила его приветливо. Обняла и сказала капризным, ребячливым голосом:
— Почему ты не приезжал. Мне здесь страшно скучно без тебя.
— Ничего, недолго осталось, — ответил Лев Анатольевич.
Он поцеловал Татьяну в губы, скользнул губами по ее нежному, маленькому ушку и вдруг замер. На шее девушки темнели характерные кровоподтеки. Камакин издал тихий горловой звук.
— Что случилось? — встревожилась Татьяна. — Что с тобой?
Лев Анатольевич отодвинул от себя девушку и внимательно посмотрел ей в глаза. Затем повернулся и решительно зашагал в спальню. Татьяна пошла за ним.
— Да что случилось-то? — удивленно спросила она. — Куда ты идешь?
Камакин вошел в спальню, подошел к кровати и откинул одеяло. Он тщательно исследовал простыню, затем встал на колени и заглянул под кровать.
— Да что с тобой? — тревожно спросила Татьяна.
Камакин встал на ноги, повернулся к Татьяне и, размахнувшись, влепил ей звонкую пощечину. Удар был такой сильный, что Перова отлетела к стене, больно ударившись бедром об тумбочку.
— А-а… — застонала она, сморщившись от боли.
Однако Камакина этот возглас не успокоил. Он подскочил к Перовой и принялся хлестко и методично бить ее по лицу.
— Шлюха… Мерзкая шлюха… — приговаривал он, осыпая ее пощечинами.
Татьяна взвыла белугой, и тогда Камакин ударил ее кулаком в подбородок. Перед глазами у нее вспыхнула молния, и в следующий момент она поняла, что лежит на кровати. Татьяна попыталась встать, но Камакин снова оказался рядом. Он придавил ее коленом к кровати и продолжил избиение. Татьяна захлебывалась в рыданиях.
Наконец Камакин устал. Тяжело дыша, он сел на кровать. Перова плакала, закрыв лицо руками. Губы ее были разбиты в кровь.
— За что? — рыдая, проговорила она. — Что я тебе сделала?
— Ты, кажется, держишь меня за идиота? — холодно произнес Лев Анатольевич. — От этого Фантомаса разит твоими духами. А твоя шея… — Он брезгливо поморщился. — Это он поставил тебе столько засосов? И это его сраные носки валяются у тебя под кроватью?
— Я не понимаю, о чем ты…
— Заткнись, сука! — В голосе Камакина звенела лютая ненависть. — Заткнись, пока я тебя не прикончил. — Он покачал головой. — Это ж надо, изменить мне с этим ничтожеством! С этим жопоголовым Эйнштейном-Франкенштейном!
Лев Анатольевич нервно хохотнул. Но секунду спустя лицо его снова потемнело.
— Ты, ничтожество, вытри морду и собирай манатки, — жестко сказал он. — И чтобы духу твоего здесь не было.
— Ничтожество? — Татьяна шмыгнула носом и яростно вытерла нос рукавом кофточки. — Это не я ничтожество, это ты ничтожество! — Глаза девушки яростно заблестели. — Что ты можешь без него, а? Тебя нет! Ты пшик! Пустое место! Ноль без палочки!
— Заткнись.
— Ты думаешь, что ты самый умный, да? — Перова ухмыльнулась и покачала головой. — Да ты уже завтра будешь сидеть на нарах. Думаешь, мне нечего рассказать? Придурок. Жалко, тебя немец не прикончил! А знаешь, кому я позвоню? Турецкому! Слышал о таком? Нет? Это старший помощник генерального прокурора! Он тебя быстро запакует в цемент. Тогда тебе не удастся обобрать Павлюкова. Он гений, а ты дерьмо! Он продаст «осмий», и мы с ним уедем на Карибы, а ты будешь гнить в тюрьме. В тюрьме, понял? На нарах! Гнить! Живьем гнить! Уж я об этом позабочусь! Я сейчас же…
Камакин схватил девушку за шею цепкими пальцами.
— Ты никому ничего не расскажешь, — глухо прорычал он, сдавив шею Перовой так, что ее заплаканные глаза вылезли из орбит. — Никому… Ничего…
Перова захрипела.
— Отпус… отпусти… — краснея от напряжения, проговорила он.
— Это ты будешь гнить, стерва, — с ненавистью приговаривал Камакин, еще сильнее сдавливая ей шею. — В земле… рядом с червями…
Лицо Перовой налилось кровью. Она пыталась оттолкнуть от себя Камакина, но у нее не получалось. Из носа девушки вытекла тонкая струйка крови. Судорожным движением она вцепилась Камакину ногтями в лицо. Он остервенел еще больше.
— Ты еще сопротивляешься?.. Стерва…
Пальцы девушки ослабли. Ее руки безвольно упали по бокам тела. Ослепленный безумной яростью, Камакин еще несколько секунд держал ее за шею, пока она не затихла совсем. Потом медленно, как бы нехотя, разжал пальцы. Голова Перовой свесилась набок.
Камакина сковал ужас.
— Таня… — пролепетал он одними губами. — Таня!
Он схватил Перову за плечи и оторвал ее от подушки.
— Танечка! — быстро лепетал он. — Очнись, солнце мое!
По щекам Льва Анатольевича потекли слезы. Он принялся трясти безжизненное тело девушки, не в силах поверить в случившееся. В дверь постучали.
— Лев Анатольевич! — окликнул из-за двери зычный голос охранника. — С вами все в порядке?
— А? — Камакин повернулся к двери. — Что?
— Лев Анатольевич, можно войти?
Камакин посмотрел на девушку, потом снова перевел взгляд на дверь. Лицо его побледнело.