Почему я здесь? Что это за люди, которые со мной разговаривают? Как я здесь оказался и… Главное, кажется, не это… Но что же главное… Ага, надо узнать — кто я!..
Как странно — я и не знаю, кто я… Как это странно!..
Турецкий стал смотреть на свои руки, он узнавал их и не узнавал. Вроде бы руки его, но… Опять тот же самый вопрос, кого — его?
«Да кто же, в конце концов, я есть?! Может быть, уже не человек? Да, ведь со мной беседовали два врача, значит, я болен. Значит, есть надежда, что я… я вспомню! Ах, вот оно что, я все забыл: и кто я есть на самом деле, и почему оказался здесь, и что мне здесь надо. Ну, значит, все замечательно. Врач, как отрекомендовался этот второй, рыжеватый блондин с приятной белозубой улыбкой, обещал мне помочь. А пока надо отдохнуть. Отдохнуть… Помощь придет обязательно, обязательно…
Эхолалия — странное слово, его употреблял этот врач Полетаев, я его помню. Кажется, я слышал это слово когда-то давно, видимо, в прошлой жизни… Ах да, значит, в прошлой жизни я умер, а теперь перевоплотился; как пел Высоцкий, „родился баобабом“. Все ясно, я умер и теперь снова родился! А про Высоцкого — он, кажется, гитарист или певец — я помню из прошлой жизни… Однако надо узнать у врача поточнее; я болен или я теперь другой человек, рожденный на этой земле, в этом роддоме. Надо уточнить… А пока что-то голова кружится, хочется уснуть… Уснуть…».
Турецкий, конечно, не помнил, что после выпитого обыкновенного и совсем не отравленного коньяка в кабинете у Ваганова у него случился шок и он оказался в бессознательном состоянии и в глубокой инсулиновой коме, которая наступила от того, что в немецкой госпитальной палате врач Федулкин ввел Турецкому тот препарат, что ему принесли от Ваганова, препарат без названия, под номером 9.
Транспортным военным самолетом Турецкого переправили под Смоленск. Главврач Кузьмин не стал афишировать прибытие нового заключенного «психа». Вместе с санитаром по кличке Рябой, которому Кузьмин доверял как самому себе, уложил Турецкого на кушетке у себя в лаборатории.
Почти сутки колдовал Федор Устимович над безжизненно лежащим Турецким. Лишь только следователь был выведен из комы и открыл глаза, Федор Устимович начал допытываться у него, помнит ли он что-нибудь? Но Турецкий лишь отрицательно мотал головой и мычал, не в силах вспомнить ни одного русского слова. Главврач состоянием следователя остался очень доволен, ввел Турецкому снотворное, а сам, при помощи санитара Рябого пересадив следователя в кресло, начал работу по перепрограммированию его личности.
На голову Турецкому был надет шлем, подающий определенную последовательность сверхвысокочастотных сигналов. С четырех сторон, с целью экранирования от посторонних излучений, кресло с Турецким было огорожено пластиковыми щитами с антирадарным покрытием, которое используется в системе самолета-невидимки «Стелс». Глаза Турецкого не закрывались, так как верхние веки были прилеплены к бровям липкой лентой. Перед глазами стоял компьютерный монитор.
Информация в мозг бывшего следователя закладывалась по сигналу компьютера и прямо в подсознание. Когда у Турецкого, сидящего в кресле с открытыми глазами, начиналась фаза быстрого сна, включался компьютер и программа начинала закладываться. На экране мелькали цифры, имена и даты: «Иванов Сергей Сергеевич, год рождения…» В наушниках шлема попискивало. Переведенная в звуковые сигналы информация летела прямо в глубины подсознания. Датчики шлема чутко следили за качеством восприятия информации. «Жизненная задача Сергея Иванова после поступления команды выполнить следующие действия…»
Главврач Кузьмин сутки не спал, пока шла работа с Турецким, и очень волновался. Предварительные эксперименты с четырьмя психами, как сообщал Ваганов, окончились неудачно. Придурки не выполнили того задания, на которое были запрограммированы. Правда, эффективно сработала программа на самоуничтожение, и в Ильинское вернулся только один — по кличке Пальцерез. Вернулся лишь потому, что в отличие от тех троих, опять же ради эксперимента, его не закодировали на самоуничтожение. Но Пальцерез не сумел сообразить, как лучше у следователя изъять рукопись полковника Васина, и пришлось ему на помощь посылать нормального человека с командой сопровождения.
В общем, обработка психически больных показала, что необходим совершенно здоровый человек, хорошо знающий Москву, и к тому же человек, имеющий свободный доступ в верхние эшелоны власти.
Главврач, почти четверо суток занимавшийся Турецким, наконец окончательно изнемог, но остался весьма доволен проделанной работой. Турецкий временами приходил в себя, временами снова впадал в забытье. Но компьютер и энцефалограф показывали, что заложенная информация усвоена им накрепко. Кривые энцефалографа, показывающие индивидуальные характеристики мозговой деятельности, теперь были совершенно иными.
Федор Устимович решил на время оставить Турецкого, передав его под наблюдение врача Вани Кошкина. Но даже Кошкину Кузьмин не совсем доверял и не стал объяснять, кто в действительности этот новый больной, «переведенный в Ильинское из Ташкента».
При всем желании Турецкий теперь ничего не мог вспомнить. Даже то, что его зовут Иванов Сергей Сергеевич, он вспомнит гораздо позже, когда заложенная информация всплывет из подсознания, всплывет как его личное воспоминание…
Грязнов, оставив угнанный «Москвич» возле дома Васиных, понуро поплелся пешком, — в военный городок, «продолжать банкет», — с иронией подумал он.
Не доходя до здания армейской столовой, Слава увидел, что кто-то бежит ему навстречу. Это был Пивоваров.
— Товарищ Грязнов! Вячеслав! — кричал на ходу Пивоваров. — Что же вы со мной делаете?! Вы меня совсем под монастырь подвели!
Грязнов остановился на идеально чистой бетонной дорожке, ожидая, когда Пивоваров налетит на него. Особист, подбежав к Славе, стал брызгать слюной в лицо:
— Ну ты даешь, следователь! Что за номера вы со своим другом устраиваете!
— Извини, у нас тоже служба. Вы нас держите на привязи. Мы не затем здесь, чтобы по банкетам заседать.
— Не знаю, мы хотели как лучше! — воскликнул особист. — Теперь я с тебя глаз не спущу. Уж тебя-то, Слава, я выдворю в Советский Союз в целости и сохранности. — Пивоваров сжал кулак и потряс им перед носом Грязнова. — Вас срочно просят вернуться, дело, которым вы занимаетесь, передано в другие инстанции. На, полюбуйся… — Пивоваров протянул Грязнову сложенный листок телефонограммы.
Слава быстро пробежал глазами написанное и спросил:
— Ошибки никакой?
— Ты что, следователь, за кого нас принимаешь? Натуральная шифрованная телефонограмма, ошибок быть не может.
— Турецкий где?
— В Москве уже, где же еще! Станет он тебя дожидаться, блудного следователя. Вот я напишу рапорт вашей генеральше Романовой, какие вы у немцев номера откалываете… Гуляете где не положено.
— Шустрые вы ребята, как я погляжу, сумели все-таки закопать Васина…
— Лично я встречал вас, а вашего Васина последние полгода в глаза не видел, — изобразил обиженную мину Пивоваров. — Так что я никаких претензий не принимаю. Я выполняю порученное мне дело: сопровождать вас и оказывать посильную помощь. И с поручением своим справлюсь! Обещаю тебе, Слава, я самолично затолкаю тебя в дверь самолета и не отойду от трапа, пока не окажешься в воздухе…