— Нет, еще не последние, — сказала она. — Есть еще одно маленькое сомнение. Я должна решить его в ближайшее время.
— А потом? — спросил Бук.
— Не знаю, — сказала Нина и вздохнула.
Бук привез ее на Арбат, в свой ресторан, но Нина не была расположена оценить его кухню. Она выпила чашечку кофе с коньяком, бокал хорошего вина и попросила отвезти ее домой. Бук видел ее состояние и потому всячески пытался успокоить и отвлечь, но это ему плохо удавалось. Он послушно отвез ее домой и, когда Аня испуганно вышла к ним навстречу, поведал ей:
— На ее глазах убили двух парней прямо в зале суда. Аня ахнула.
Бук оставил ее дома, а сам, выходя из подъезда, остановился поговорить с охранником. Они быстро нашли общий язык, и охранник пообещал сообщать по указанному телефону о всех непредвиденных случайностях в жизни Нины Алексеевны.
Нина приняла ванну и, лежа в прохладной воде, пыталась понять, почему людей, почти невиновных в ее горе, она убивала с легкой душой, не моргнув глазом, а очевидных негодяев, тех самых, что терзали ее маленьких детей, она смогла застрелить только через огромное волевое усилие. Что-то с ней произошло за время заграничного приключения, и она уже не была прежним Бэби.
А может, все дело было в том, подумала она, уже вытираясь полотенцем, что список закончен? И незачем ей теперь чего-то разузнавать, кого-то искать, выслеживать, чтобы выстрелить и убить. Может, настало время расслабиться? Почему же ей это было так мучительно?
Аня накрыла на стол, приготовила чай, но Нина вновь не почувствовала аппетита. С большим трудом Аня уговорила ее сходить на пляж, но и там Нина не смогла избавиться от своих переживаний. Они вернулись домой, включили телевизор, но Нина смотрела на экран, не видя его. Вечером позвонил Бук, спрашивал о ее состоянии, и Нина отвечала, — что она в порядке.
— Я знаю, в чем дело, — сказала ей Аня убежденно. — Ты расстраиваешься оттого, что твой Сереженька не появляется.
Сказано это было с глубоким внутренним переживанием, но Нина посмотрела на нее удивленно, хмыкнула и пожала плечами. Конечно, ей бы хотелось, чтобы появился Сережа, тот единственный человек, с кем она могла поделиться своими переживаниями, но она велела ему не появляться как минимум три дня. И к тому же ее слегка пугало его восторженное отношение, она сомневалась в том, что заслуживает его.
Ночью ей приснился кошмар, и она вскочила в слезах. Придя в себя, она забыла сон, но тревожное состояние кошмара осталось, и на нее вдруг накатила волна жуткого и беспросветного уныния. И тут она вспомнила, что среди доверенных лиц, к которым рекомендовал ей обратиться Феликс в своем последнем письма, был еще и священник. Она не была верующей, но слышала от других, что разговор со священником часто действительно облегчает душу. Конечно, рассказать незнакомому человеку все свои страхи и переживания было непросто, но сказать знакомым ей было нечего.
Утром она позвонила по указанному телефону, и искомый отец Александр ответил ей, что готов с ней поговорить.
— Только имейте в виду, — добавил он, — хотя номер у меня московский, но живу я далековато.
— У меня машина, — сказала Нина. — Расскажите, как к вам добраться.
Для выезда в глубинку она вывела из гаража свой шикарный «джип», и Аня, наблюдавшая за ее сборами с балкона, даже захотела по такому случаю отправиться с ней.
— Нет, — отрезала Нина жестко. — Тайна исповеди.
— Знаю я твою исповедь, — сказала с обидой Аня.
Уже в другом настроении, с надеждой снять с себя тяжелейшую нагрузку последнего времени, ехала Нина в дальний подмосковный район, где располагался приход отца Александра. В ее представлении священник должен был быть своего рода общественным психологом, успокаивающим души. Иначе зачем бы Феликс давал ей его телефон?
Храм, где служил отец Александр, стоял в далеком небольшом селе, и дом священника располагался совсем рядом с церковью. Остановив машину у церковных ворот, Нина почувствовала, что при виде куполов с крестами ее смятение не уменьшается, а, напротив, только увеличивается. Ей даже на мгновение захотелось поскорее уехать отсюда. Но священник в сером подряснике уже вышел на крыльцо и позвал ее:
— Это вы Нина Алексеевна?
— Да, я, — сказала Нина со вздохом.
Священник был немолодым, но вполне еще бодрым мужчиной с сединой в коротко стриженной бородке. Он спустился к ней и сказал:
— Да, машина у вас замечательная. Нина рассеянно кивнула.
— Вы бы хотели поговорить о деле? — спросил он с любопытством. — Или о душе?
— О душе, — ответила Нина, чувствуя себя очень неуверенно.
Священник кивнул.
— Тогда мы с вами пройдем в храм, — предложил он. — Подождите минутку.
Он вошел в дом и вскоре вышел, переодевшись в темно-синий подрясник и надев наперсный крест. Большим старым ключом он открыл церковную дверь, и они вошли в тихий полумрак церкви. Нина почувствовала, что на нее нахлынул непонятный трепет. Священник вошел в алтарь, надел епитрахиль и, выйдя, пригласил Нину к аналою у большой иконы Божьей Матери. Он положил там большой серебряный крест и небольшое Евангелие в окладе, потом повернулся к Нине.
— Я так понимаю, вам исповедаться хочется, — сказал он.
— Я сама не знаю, что мне хочется, — ответила Нина. — На душе тяжко, батюшка. За последний год я натворила много разных дел.
— Исповедь — это таинство, — сказал батюшка. — Вы рассказываете о себе все самое плохое, и Господь слышит вас. Он прощает вас лишь при условии, что вы действительно хотите избавиться от греха. Вы же наверное знаете, многие только хвастаются своими грехами и каяться вовсе не хотят.
— Дело в том, — сказала Нина, — что я не знаю, хочу ли я каяться.
Он улыбнулся.
— Во всяком случае, вас что-то сильно беспокоит, не так ли? Ведь вы человек не церковный, а пришли ко мне.
— Я пришла к вам, потому что Феликс Захарович дал мне ваш телефон на случай тяжелой нужды. Я расскажу вам все, — решилась Нина, — а вы сами решайте, каюсь я или нет.
Батюшка кивнул. Нина собралась с духом и стала рассказывать. О страшной гибели мужа и детей, о ее полубезумном состоянии в то время, о ее решении взять на себя восстановление справедливости в мире. О Феликсе и его «Народной воле», о заказных убийствах, о Стукалове и Леше Дуганове, о заграничной жизни, о Сереже Семенихине и Вадиме Соснове и, наконец, о вчерашнем убийстве двух злодеев. Она рассказывала обо всем этом впервые в жизни, и это было похоже на прыжок в ледяную воду… Дух захватывало.
Отец Александр слушал ее и словно становился на глазах старше и мудрее. Лицо его осунулось, появились морщины у глаз, от былой приветливости не осталось и следа. Он будто действительно брал на себя ее переживания, и они причиняли ему глубокую боль.
— Я не знаю, зачем я к вам пришла, — говорила Нина уже горячо и взволнованно. — У меня все перепуталось, я уже не могу понять, что я творю. Мне казалось, что я делаю правое дело, а теперь, когда все кончилось, я в растерянности. Я пришла к вам, чтобы вспомнить, что есть добро и что есть зло.