Тот пожал плечами и усмехнулся.
— Не жалуюсь.
— В этом твоя слабость, Ваня. Очнись и вспомни, на кого ты работаешь.
— Кстати, — мужчина достал новую папиросу и закурил. — Это хороший вопрос, Феликс. А на кого мы работаем?
Феликс Захарович хмыкнул, качнув головой.
— В самом деле, — сказал мужчина. — Вот ты, старый мудрый змий, ты веришь, что эта самая наша коллегия Суда, это собрание клопов и пауков, что они искренне думают о судьбах Отечества?
— Достаточно того, что об этом думаю я, — сказал Феликс Захарович.
— Но ты ведь работаешь на них!
— Я не очень понимаю, что тебя беспокоит, — заметил Феликс Захарович спокойно.
— Ты пойми меня правильно, я готов подчиняться, но дайте же мне личность! Дайте мне вождя, хоть фюрера наконец! А слушать бредни старых маразматиков и делать вид, что меня восхищает их глубокомыслие, — увольте!
Феликс Захарович улыбнулся и кивнул.
— Все правильно, Ваня. Собственно говоря, ты высказал существо плана операции «Народная воля». Не нервничай, так оно и будет в конце концов. Но что касается старых маразматиков, как ты их назвал… Это не совсем так. В их руках ключ. Они должны открыть дверцу.
— Скажи, вот ты, один из авторов плана, почему ты не являешься постоянным членом коллегии Суда? Тебя отодвинули, да? Ведь там идет внутренняя грызня, верно? Ведь так, признайся!..
— Потому что так было определено изначально, — сказал Феликс Захарович. — Ты мыслишь прошлыми категориями, Ваня. И довольно об этом. Держи себя в форме, и рефлексия оставит тебя.
Он достал из нагрудного кармана пиджака лист бумаги и передал мужчине. Тот взял, развернул, недоуменно посмотрел на Феликса Захаровича.
— Что это?
— Это ты передашь Секретарю. Здесь приложения к плану завершения первого этапа.
Мужчина озадаченно повертел в руках лист, пожал плечами.
— И на каком это языке? Что за детские приемы конспирации?
— Тебя это сильно беспокоит? — спросил Феликс Захарович, внимательно глядя на него.
Мужчина уловил этот взгляд и нервно хмыкнул.
— Ну знаешь, если мы начнем друг друга подозревать…
— Начнем, — сказал Феликс Захарович с усмешкой. — Непременно начнем. В конце второго этапа среди нас такое начнется!..
— Господи, что вы там еще затеяли? — испуганно воскликнул мужчина.
Феликс Захарович рассмеялся дребезжащим смехом.
— Говорю же тебе, не лезь ты в эти дебри, Ваня. Мы ведь с тобой действуем, как правило, по первому плану, ну иногда разве по второму, и то немножко. А Егор копал глубоко.
Мужчина поднял голову, посмотрел на могильный памятник, на бронзовую доску с надписью, потом глянул на Феликса Захаровича.
— А он действительно от инфаркта умер?
— Говорят, — ответил Феликс Захарович и протяжно вздохнул.
Мужчина кивнул.
— Понятно.
— Будем прощаться? — спросил Феликс Захарович после несколько затянувшейся паузы. — Передавай поклон Председателю.
— Передам, — сказал мужчина. — Только ты уж меня предупреди, когда у вас по плану должна грызня начаться.
— Если успею, — отвечал Феликс Захарович.
Мужчина поднялся, рассеянно похлопал старика по плечу и ушел, лавируя среди могил. Феликс Захарович посидел, нежась на солнышке, потом кряхтя поднялся, не поленился подобрать оба брошенных его собеседником папиросных окурка и неторопливо пошел к выходу.
На шоссе его остановил с текущей проверкой инспектор ГАИ, и Феликс Захарович, не выходя из машины, показал ему удостоверение. Инспектор отдал честь и отпустил его без слов. И хотя даже это было приятно, но Феликс Захарович помнил прежние времена, когда его машину узнавали просто по номеру. Тогда остановка машины гэбэшника для инспектора ГАИ была приравнена к самоубийству.
Жил он в тихом доме на Пречистенке, где и место для машины у него было постоянное, и соседи подобрались приятные, и магазины нужные все были поблизости. Семьи у него никогда не было, и, выбирая себе квартиру в те годы, когда это было проще, он не гнался за количеством комнат. Две небольшие, но уютные комнатенки вполне его устраивали. В одной был кабинет с библиотекой, телефоном и персональным компьютером, в другой — спальня. Два раза в неделю его навещала штатная уборщица, мыла полы, вытирала пыль, забирала в стирку белье. Феликс Захарович не жаловался на жилищные условия.
Вернувшись с кладбища, он поставил на плиту чайник, приготовил себе бутерброд с сыром, налил стакан минеральной воды и выпил. Потом прошел в кабинет и включил компьютер. Пока аппарат заряжался программой, Феликс Захарович успел налить чашку кофе, поставил ее на деревянный поднос, добавил тарелочку с бутербродом и унес все в кабинет. Там он сел в любимое кресло на колесиках, откусил кусочек от бутерброда и запил глотком кофе. Потом стал щелкать клавишами компьютера. На экране мелькали цифры, символы, рисунки. Добравшись до нужного окна, Феликс Захарович набрал дату и, откинувшись на спинку кресла, стал ждать. Он успел еще откусить бутерброд и отпить кофе, прежде чем в окне появились цифры телефонного номера. Не сводя взгляда с экрана, Феликс Захарович пододвинул к себе телефон и набрал указанный номер. После семи звонков отозвался автоответчик.
— Вы говорите с диспетчером связи, — произнес автомат. — Если у вас есть сообщение, говорите после сигнала. Спасибо.
Феликс Захарович дождался сигнала и произнес:
— Сообщение Франта. Встреча с Василиском состоялась в Зеленом парке. Василиск, кажется, приболел. Бедняга подхватил вирусный грипп. Засолка огурцов продолжается по плану, но Бригадир своевольничает, нарушает распорядок дня. Вопрос по существу: что его связывает с номером сто шесть из прейскуранта? Степень важности вопроса умеренная.
И положил трубку.
Идя в гости к Ларисе, Ирина нервничала больше, чем я сам. Приобретя новые формы, она начала комплексовать, и мне приходилось по десять раз на дню объяснять ей непреходящую красоту беременных женщин. Еще у нее появились пятна на щеках, и она совершенно напрасно пыталась загримировать их косметическими средствами. Я посмеивался над нею, а она очень авторитетно объясняла мне, что нервировать будущих мамаш нельзя, ибо все сказывается на ребенке.
— Ну, дорогая, это уже шантаж, — заявил я решительно. — Я хоть и не прокурор, но законы чту, и потому воздействовать на меня средствами криминального давления бесполезно.
В этот день весна опять отступила, ведя арьергардные бои, и ветер гнал по улице хлопья мокрого снега. Я вел машину очень осторожно, причем жену предусмотрительно посадил на заднее сиденье, и она оттуда засыпала меня расспросами о прошедшей неделе, в течение которой она отдыхала от меня на даче. Я очень подробно рассказал ей о свидетельнице Люсе Бердянской, с которой у меня заладились отношения, и она посмеивалась при этом не слишком искренне. Она полагала, что, оставшись на время без ее женской ласки, я непременно пущусь во все тяжкие.