— Каким образом я мог изменить Родине?!
— Даже если вы считаете своей родиной Латвию, вы сейчас — гражданин России. И на вас распространяется действие всех ее законов. А каким образом… Вы знаете, для чего применяется литий?
— Я экономист, а не металлург.
— Вы шесть лет проработали на заводе. Неужели ни разу не поинтересовались?
Крумс пожал плечами:
— Я немного интересовался. Конечно. В черной металлургии. В цветной металлургии. Для получения прочных сплавов. Для научных исследований. Есть много где применяется литий.
— В том числе — и для получения трития, — подсказал Турецкий. — А тритий — горючее для водородной бомбы.
— Тритий получают из лития-6, — возразил Крумс. — А завод выпускает обыкновенный литий. Литий-7.
— Значит, вы все-таки знаете, из чего получается тритий? Немного интересовались? Тогда вы должны знать, что для превращения лития-7 в его изотоп литий-6 нужно всего лишь подвергнуть литий-7 элементарной бомбардировке нейтронами. Антонас Ромуальдович, неужели вы всерьез надеетесь убедить нас в том, что кто-то платил по триста тысяч долларов за партию лития только для того, чтобы студенты Рижского университета могли проводить научные исследования?
Упоминание о трехстах тысячах долларов повергло Крумса в смятение.
— Так вот, — продолжал Турецкий, не дождавшись ответа. — 64-я статья трактует измену Родине как деяние, среди всего прочего подрывающее обороноспособность нашей страны. И если какой-нибудь недружественный нам режим получает возможность резко повысить свой военный потенциал — а обладание ядерным оружием как раз и повышает этот потенциал, — наша обороноспособность оказывается подорванной. А действия, которые к этому привели, и караются 64-й статьей.
Турецкий помолчал и добавил:
— Лишением свободы от пяти до пятнадцати лет с конфискацией имущества.
Он еще помолчал и закончил:
— Или смертной казнью.
Не меньше минуты на веранде царила мертвая тишина. Лишь слышно было, как по Речной проезжают машины да позвякивает цепь сторожевого пса.
— Вы… как это… пытаетесь меня запугать. Так.
Турецкий взорвался:
— Да на кой черт мне вас запугивать! Я просто пытаюсь вдолбить вам, что такова трактовка вашего преступления. И если на ней будет настаивать прокурор, суд не сможет не принять ее во внимание. Это что, шутки: Россия снабжает Каддафи сырьем для ядерного оружия? Вы думаете, судебные органы закроют на это глаза?
Крумс угрюмо молчал, словно замкнулся. Он будто бы постарел — сразу лет на двадцать.
— Предпочитаете отмалчиваться, — подождав, заключил Турецкий. — Ваше право. Сейчас мы проведем обыск и найдем литий, куда бы вы его ни спрятали. И тогда уж — не обессудьте. — Он обернулся к Мошкину: — Иван Степанович, вызывай оперативников. — Приказал Софронову и Косенкову: — Пригласите понятых — кого-нибудь из соседей.
Мошкин, Софронов и Косенков поднялись со своих мест.
— Подождите! — проговорил Крумс. — Прошу, сядьте. — Он перевел тяжелый взгляд на Турецкого. — Вы сказали: если на такой трактовке будет настаивать прокурор. А может — так, что не будет?
— Конечно, может, — ответил Турецкий тоном человека, которому осточертела пустопорожняя болтовня. — При определенных условиях.
— Какие есть эти условия?
— Для начала вы откровенно ответите на все наши вопросы. А потом… В Уголовном кодексе есть статья 38-я. Называется: «Обстоятельства, смягчающие ответственность». В вашем случае это «чистосердечное раскаяние или явка с повинной, а также активное способствование раскрытию преступления», — процитировал Турецкий по памяти. — Это ваш единственный шанс.
— Вы так можете сделать, что будет — явка с повинной?
— Это не слишком соответствует действительности, но — сделаем.
— Вы это обещаете мне твердо?
Турецкий подтвердил:
— Да. Я даю вам свое слово.
И он намерен был это слово сдержать.
Крумс еще помолчал и сказал:
— Спрашивайте.
Наконец-то приехали.
Турецкий не стал терять времени — его оставалось все меньше. Но все-таки начал издалека.
— Десять лет назад вы перешли из управления торговли на завод «Кедр». Почему? Зарплата там была больше?
— Так. Цветмет. Больше. Почти в два раза.
— Кто вам предложил эту работу?
— Коммерческий директор.
— Он вас знал?
— Мы вместе учились. В «Плехановке». Он был на два курса старше. Так. Земляки. Можно сказать — дружили.
— Кстати, — отвлекся Турецкий. — Вы пять лет учились на очном в Москве. Кто вам помогал?
— Жена. Она сказала: заочное образование — не есть образование. Она помогала. Это было ей не так легко. Конечно.
— У вас хорошая жена.
— Так, — подтвердил Крумс. — Очень хорошая. Друг.
— Вернемся к делу. Почему коммерческий директор предложил эту работу именно вам?
— Им нужен был свой человек. Пришел Барсуков. Менял команду.
— Коммерческий директор — человек Барсукова?
— Так, да. Он его привел. И других, всех. Через год были на заводе все — его люди.
— Коммерческий директор сказал вам, что будут побочные доходы — кроме зарплаты?
— Он не сказал так. Он сказал: не пожалеешь. Я спросил: какие дела? Он сказал: вникнешь. Так.
— И вы вникли. Что это было — платина, золото?
— Да.
— В чем заключалась ваша роль?
— Мне говорили, сколько взять со склада. И чего. Я брал, отдавал.
— Кто говорил? Коммерческий директор?
— Так. Редко — сам Барсуков или первый зам.
— Важнов?
— Он, да. Важнов.
— Как создавалась неучтенка?
— Это не были мои дела. Я мог только догадываться. Двойная бухгалтерия. Когда поставили компьютеры, стало — там.
— Кто подменял данные в компьютерах?
— Я думаю, зять Важнова. Начальник отдела компьютерного обеспечения. Его посылали в Америку. Учиться. Так.
— Сколько вы получали за участие в этих делах?
— Не столько много. Сначала — одну тысячу рублей, две тысячи. Потом — доллары. Триста, пятьсот.
— В месяц? — уточнил Турецкий.
Крумс подтвердил:
— Так.
— Из-за чего вы поссорились с Барсуковым? — продолжал Турецкий. — Почему он вас выгнал?
— Однажды он срочно летел в Москву. Коммерческий директор был в отпуске. Барсуков вызвал меня, приказал: два слитка платины, принести ему. Так. По триста граммов. Неучтенка оформлена не была. Я сказал: не могу. Вдруг — ревизия. И мне — тюрьма. Он сказал: не будет никакой ревизии. Я сказал: не могу, нет. Он стал кричать: такие кадры ему не нужны. Я сказал: дайте письменное распоряжение, тогда я все сделаю. Он сказал: подавай заявление. И выгнал меня из кабинета. Так.