— Так о всяком разном, мемуары в основном… За дела его не было разговору.
— Не было?
— Нет.
— А отчего тогда все тебя Генераловым наследником называют?
— Кто — все?
— Я спросил!
— Это не от меня пошло. Мне Генерал дал полденьги, сказал: если что со мной случится, пойдешь к ворам, покажешь, не дадут пропасть…
— Не дадим, — сказал Робинзон улыбаясь. — Так ты, значит, просто мочила?
— Просто мочила, — согласился Марк.
— Зачем же тогда Генерал тебя так прятал от всех?
Марк пожал плечами:
— Не знаю, не говорил. Может, хотел моими руками и разделаться с теми, от кого прятал.
— И так бывает. Тебя Генерал в деле пробовал?
— Было. Убрал двоих.
— Чисто?
— Не жаловались покойнички.
— А чем ты больше любишь — ножичком или пистолетиком?
Марк поиграл желваками, попросил:
— Сначала выпить разреши.
— Сколько душа просит! — развел руками Робинзон. — У нас не банкет, да и халдеев нету, наливай!
Марк выпил полстакана, утер губы ладонью, чего в своей подлинной жизни никогда не делал.
— Больше всего мне по душе карабин и автомат, господа хорошие. Если подхожу, скажите. Генерал на меня в обиде не был. Только детей и баб не предлагать — я не отморозок.
— Хорошо, — одобрительно кивнул Робинзон и ткнул пальцем в Цепня. — А вот его замочишь?
Цепень дернулся от пальца, словно это был ствол пистолета:
— Ты че, Михалыч?! Ты че?..
Марк усмехнулся:
— Так ты за него много не дашь!
— А по дружбе?
— Не, мне клиент посолидней нужен, чтоб профи себя ощущать. А этого, если надо, молодой «бычок» для гимнастики задавит!
— Палку-то не перегибай! — не зло прикрикнул Робинзон. — Он все же вор в законе!
— Извиняюсь, конечно, — согласился Марк. — Только не хватает у него солидности.
— Ничего! Вот поставлю его заместо Генерала к вам, тогда и солидность появится! В общем, так, пить хватит, на том кончаем пустые базары. Завтра после похорон соберемся. Алик знает где. Разговор будет большой и серьезный. Сдается мне, Лис, что ты сильно темнишь насчет дел Генерала. Что-то ты знаешь! Смотри!.. Тебя, Лис, и тебя, Алик, жду. Не вздумайте слинять, достану! А ты, Секач, гуляй пока. Пригодишься — позову. Ну а если окажется, что знаешь больше, чем напел…
Когда они уже покинули городскую квартиру Робинзона и ехали в «мерседесе» Месхиева на Полярную, Лисовский спросил у Марка:
— Что это ты там на Цепня бочку катил? Что ты про него знаешь?
— Да ничего.
— Как — ничего?! Что ж он тогда спекся?
— А ты думал, если авторитет, так уж и железней самого Феликса? Гонору в них много, а прижмешь, так сплошная срань получается!
— Так ты блефовал? — повернулся к нему от руля Алик.
— Ну да! Я этого сдыхлика первый раз видел в своей жизни.
— Ты молодец, Секач! — искренне похвалил Алик. — Я так тебе скажу. Не знаю, как там у вас в провинции, кто масть держит. А здесь «синие» уже надоели всем, понимаешь! Подумаешь, заслуга — украл, выпил, в тюрьму сел! А ты воруй и не попадайся, или попал, а выкрутился — вот это заслуга. У нас теперь две мафии — «синие» и «белые». И я тебе скажу, мы их потихоньку прижимаем. И совсем прижмем!
— Если прежде того нас завтра вечерком эти самые «синие» не прирежут! — мрачно добавил Лисовский.
— Гусь не ссыт, и ты не ссы! — весело крикнул Алик. — Сейчас забросим Гену спать и поедем пить отличный крепкий кофе, дорогой Саша, у нас есть еще дела!
Марк молчал, делал вид, что клюет носом, и думал о том, как бы не упустили ребята из отдела наружного наблюдения этот темно-синий «мерседес». Потому что он, Марк, конечно, поспрашивает у Лисовского, чем он занимался и где, но нет гарантии, что директор по коммерции скажет всю правду.
Александр Андреевич Лисовский настолько устал от переживаний, что с огромной радостью переложил все заботы по доведению операции до пределов Российской империи на Алика Месхиева. А эти пределы, если повезет, совсем неподалеку — в Шереметьеве.
3
— Ну что скажешь? — спросил Робинзон, когда он и Цепень остались одни.
— Отдай мне завтра этого Секача, а? И своих парней штуки… четыре. Он у меня тогда поиграет на кожаной флейте!..
— Не о том думаешь, дурак! — обругал его Робинзон. — Видно, ты уже и в самом деле сносился!
— Да я!..
— Молчи! Слушай! Если завтра мы прощелкаем, не дадим Месхиевым по ушам, считай, мы покойники! Он цацкаться не будет. Нам надо их опередить. Кое-кто из наших будет нашу польку наяривать, но это где-то половина, а нам надо большинство. Значит, надо хорошенько ихний кодлан замарать и поднять хипиж. Тут нам и земеля твой пригодится, стрелок. Я хочу сегодня положить под него бабу, она его расшевелит, разговорит, а потом, когда тебе, слышишь, тебе информацию сдаст, ты с моим бойцом ее завалишь, а свалим все завтра на Секача. Вот тогда и бери его!..
Цепень только головой качал, на лице поочередно появлялись то выражение восхищения, то ужаса.
— Ты стратег, Михалыч!
— А чтобы сходняк сто процентов был возмущен и разгневан, пойдет туда дочка Феди Копыто…
У Цепня едва не отпала челюсть:
— Михалыч, не губи! Копыто ж меня…
— Не тебя, Секача! Если, конечно, чисто сделаешь. А не согласишься — на сходе про свои грешки расскажешь и тогда точно получишь и по ушам, и по жопе!
— Не, Михалыч, ты зверь! Ей же небось и шестнадцати нет…
— Ей и пятнадцати нет! — зло рассмеялся Робинзон. — Только если выбирать, кому очередь кости в земле парить, то у меня принцип: ты сдохни сегодня, а я завтра! Это одно. Второе: еще до поминок надо взять за жабры Лиса. Какой ни будь жадный, когда голову в костерок сунут, все скажет! Крупное дело проворачивал Генерал! Нюхом чую! Бабу в Германию отправил. Неспроста это все! Я должен это дело до конца довести, потому что Генерал был наш, «синий». За то, что с Месхиевым спутался, тоже получил бы по ушам, если б их не отрезали… Как ты базлал? Им уши отрезали?
— Пальцы, — севшим от волнения голосом просипел Цепень. — Мизинцы…
1
Александр Борисович Турецкий последние три часа занимался тем, что пил кофе, принимал факсы из Челябинска и думал. Через каждый час ему звонили из Регионального управления по борьбе с организованной преступностью и докладывали о том, как идет отслеживание объектов А и Б. Этими литерами обозначались в оперативных сообщениях Марк Майер и Александр Лисовский. Обмен информацией происходил по спецсвязи. Городской телефон оставался свободным на тот случай, если Майеру удастся откуда-нибудь позвонить. Впрочем, на это Турецкий особенно не рассчитывал, потому что сам, давая капитану Майеру инструкции, не раз повторил, что звонить в прокуратуру или МУР ему позволено только в особо экстренных случаях.