День близился к вечеру. Проводник лежал на диване и лениво листал книгу. Это была «Месс-Менд» Мариэтты Шагинян. Проводник не любил фантастику, но ничего другого в доме не оказалось. Сама хозяйка читать не любила, а книжку несколько дней назад забыл здесь ее племянник.
– Эх и наврали! Ох и наврали! – бормотал Проводник иногда. – Миллионеры американские простоквашу пьют да луком с сыром заедают! Эх и наврали! Небось у них тушенки вволю, хлеба не по карточкам, сахару. Стал бы я простоквашу-то… Эх и наврали!
Когда дошло до описания Петрограда в 20-е годы, Проводник вовсе отбросил книгу.
Бывал он в Петрограде в 20-х… Стыдно этак врать-то! Может, оно и фантастика, а все равно – стыдно врать.
Его сейчас все раздражало. Ожидание, тревога не давали покоя.
Хозяйка тем временем возилась в кухне, изредка поглядывая в окно.
Уже начали сгущаться сумерки, когда она вдруг замерла чуть в стороне от окна и трижды стукнула в стену, за которой находилась комната Проводника.
Это был условный сигнал.
«Больной» немедленно встал и, таясь за шторкой, тоже посмотрел в окно.
У калитки нерешительно топтался невысокий невзрачный человек с невыразительными чертами лица.
«Неужели Рыболов? – всмотрелся Проводник. – Не может такого быть! Точно, Рыболов!»
Он выглянул на кухню:
– Кажется, пора, Антонина Ивановна. Начинаем!
Хозяйка поспешила из кухни. В узеньком коридорчике украдкой перекрестилась. Хоть коммунисты бога еще в 17-м отменили, хоть работает она в таком месте, где за крестное знамение могут упечь туда, где Макар телят не пас, а все же с крестом – спокойней!
– Вам кого, мужчина? – вышла она на крыльцо, тиская кухонное полотенце. – Если комнату внаем ищете, то у меня уже занято. Вон там, в конце улицы, поспрашивайте, в домике со ставнями.
– Ладно, спасибо, – ответил незнакомец. – Только я приятеля ищу. Фомин его фамилия, Михал Михалычем зовут. Не знаете такого? Вроде где-то здесь он живет, адрес я позабыл.
– Знаю я Михал Михалыча, как не знать, – улыбнулась хозяйка. – Это мой квартирант.
– Очень хорошо! – обрадовался незнакомец. – Точнехонько я попал куда надо! Покличьте мне его, будьте ласковы.
– Не могу. Заболел Михал Михалыч.
– Заболел? – насторожился незнакомец и опасливо отшагнул от калитки. – Заболел, говорите? А чем? Что с ним такое?
– Да не бойтесь, – усмехнулась хозяйка, – он не заразный. Сегодня радикулит спину разломил, вот Михал Михалыч и отлеживается. На улицу ему ходить не полезно, сами пройдите в дом. Только, сделайте милость, обувку снимите в сенях – я нынче полы намыла.
Незнакомец сморщился недовольно, однако спорить не посмел: вошел, скинул с ног растоптанные, неуклюжие ботинки и на цыпочках, в одних заштопанных носках, поджимаясь, прошел по чистеньким половицам и плетеным половичкам.
Проводник, хватаясь за спину, старательно обвязанную хозяйкиным платком, выглянул из своей комнаты.
Рыболов. Точно, он! Там, в разведшколе, его звали Семеном Алексеевым. Отчество Проводник вспомнить не мог, да оно и неважно: неведомо ведь, с какими документами прибыл Рыболов, на чье имя.
– Ух ты, кого я вижу! Сколько лет, сколько зим… Я уж и позабыл, как тебя зовут, пока не видались! – сказал он шутливо, но голос невольно дрогнул от тревоги.
– Коротка же у тебя память! – приклеив на лицо улыбку, понимающе кивнул связной. – Да по-прежнему меня зовут, Мироном Александровичем, и фамилия все та же – Грибов. Я-то тебя не забыл, вот, решил наведать, а ты, вижу, расхворался.
– И не говори, застудил спину до невозможности. Сквозняком прохватило. Вон, в шали хожу, крючком согнут, будто старый дед.
– Растираться нужно. Водкой, самогонкой… – многозначительно сказал Рыболов.
– Самогонку лучше внутрь! – потер руки Проводник. – Вот и повод есть. Антонина Ивановна, у вас не найдется?
– У меня-то нету, а вот к Сальниковым могу сбегать, у них всегда четвертинку раздобыть можно, – с готовностью подсказала хозяйка, которая как раз подыскивала приличный предлог добежать до телефона на почте и позвонить в НКВД о том, что долгожданный связной объявился.
Проводник дал ей денег, и она скрылась, пообещав, что обернется «живой ногой» и мигом накроет на стол.
– Дверь-то притворить надо, сквозняков боюсь, – сказал Проводник. – Ох, черт, не закрывается, дожди беспрестанно льют, все разбухло от влажности. Мерзкая осень!
– Бойкая бабенка твоя хозяйка, – пробормотал вслед Рыболов, исподлобья оглядывая уютную комнату. – Крепко ты окопался, вижу. Живешь спокойно…
– Спокойно только на кладбище, – махнул рукой Проводник, осторожно усаживаясь.
– Оно так, – согласился Рыболов. – И все же ты молодец – держишься. Многие валятся, даже не знаем, что с ними происходит: то ли хватают их, то ли сами сдаются… Что группы, что связники. Знай готовят новых да новых, срок на обучение вовсе сократили. Спешат оттого, что явки валятся, а валятся они оттого, что подготовка стала хреновая. Куда ни кинь, всюду клин, вот что я тебе скажу!
– Слушай, а почему тебя прислали? – спросил Проводник. – Ты ж классный радист был, я помню, как тебя Готлиб хвалил. Неужели им было не жалко такого мастера связным посылать?
– Да кого из нас им жалко? – злобно проговорил Рыболов. – Найдут небось в лагере новых дураков. А я… мне, знаешь, не повезло. Свалился с лестницы, сломал руку. Перелом залечили, а пальцы свело, видишь? – Он показал правую кисть, и Проводник не сразу разглядел, что пальцы и в самом деле слегка скрючены. – Теперь почти не разгибаются, на ключе точно работать не могу. Я уж думал, что меня сразу шлепнут или в лагерь обратно вышвырнут, когда узнают, что перелом, но Готлиб, видать, надеялся, что я вылечусь, он же меня сильно хвалил. Ну а потом, когда стало понятно, что ничего не получится, что кокнулся я как радист, они решили меня хоть в качестве связного использовать. Немцы – они ж люди практичные, им своих трудов жалко.
– Ты скажи главное, – перебил Проводник. – Все привез, что я просил?
– Привез-то привез, и деньги, и батареи, только… только я в лесу груз спрятал, надо за ним съездить. Побоялся на себе тащить. Ну как проверят! Съездим вместе с тобой и заберем.