— Тебе по ориентировке на Нортона и Гжижу еще приходили сведения? — спросил Турецкий Грязнова.
— Да что-то было…
Они подъехали на Петровку.
— Не уезжайте никуда, вы можете понадобиться, — попросил Александр Борисович шофера.
— Хорошо.
Они поднялись на этаж к Грязнову.
— Достань сведения по Нортону и Гжиже, — потребовал Турецкий. — И пусть кофе сварят покруче.
«У кого он может взять деньги? Если где-то был тайник, то вычислять его бессмысленно».
— Узнай, послали людей на дачу Станкевича?
Из богатых друзей есть только Санин. Вице-премьер. Следователь нашел его домашний телефон. 22.30. Позвонил. Санин был дома.
— Виталий Александрович, вас беспокоит старший следователь по особо важным делам Прокуратуры Российской Федерации Турецкий Александр Борисович, добрый вечер…
— Добрый вечер. — Голос у Санина дрогнул, и у Турецкого замерло сердце от предчувствия.
— Я должен к вам подъехать и задать вам несколько вопросов.
— Но уже поздно. Нельзя это перенести на понедельник…
— Нельзя. И потом, вы хотите, чтоб я вас вызвал повесткой в следственную часть?!
Почему-то вызова по повестке боялись все, даже вице-премьер.
— Это займет десять минут, — смягчил тон Александр Борисович.
И Санин согласился. Через пятнадцать минут следователь был у вице-премьера. Он провел гостя в кабинет.
— К вам звонил или заезжал Кузнецов Виктор Николаевич, охранник Станкевича? — сразу же задал вопрос Турецкий.
— Мы с ним всегда были на ножах. То есть не симпатизировали друг другу. — Услышав вопрос, Виталик вспыхнул, точно его в чем-то уличили.
— Я спрашиваю: звонил или заезжал он к вам?
— Нет, не звонил, не заезжал.
— Вы в этом уверены?
— А что? — Санин порозовел, боясь выдавить из себя неосторожное слово.
— Я просто хочу, чтоб вы повторили свой ответ.
— Зачем?
— Так нужно.
— Я ничего не хочу повторять! Я — вице-премьер правительства! А вы без всякого на то основания устраиваете мне в моем же доме гнусный допрос! Я этого так не оставлю! — истерично стал выкрикивать Санин.
Александр Борисович поднялся.
— Успокойтесь, Виталий Александрович, — мягко сказал он. — Во-первых, я приехал с вашего согласия. Во-вторых, Кузнецов опасный государственный преступник и обвиняется в убийстве вашего предшественника, тоже вице-премьера, Шелиша Олега Дмитриевича, а сегодня он сбежал из СИЗО Бутырки и может совершить еще немало преступлений, так что я приехал к вам для вашей же пользы.
— Но вы смеете подозревать меня в чем-то в связи с ним?!
— Я вас не подозреваю. Я задал вам конкретный вопрос, потому что вы были знакомы. Вы же не будете отрицать этого знакомства?
— Я уже объяснил: мы ненавидели друг друга!
— Но сегодня он звонил или заезжал к вам?
— Нет, нет! Вы довольны?
— Спасибо.
Турецкий быстро заполнил протокол допроса и дал его подписать Санину.
— Разве это был допрос?! — возмутился Санин. — Мы договаривались о беседе, и ничего подписывать я не буду!
— Хорошо. — Следователь сунул протокол в карман, подошел к двери. Санин вытащил из ящика стола какие-то таблетки, стал жевать, демонстрируя свое ужасное состояние.
— Мы его все равно поймаем, Виталий Александрович, — улыбнувшись, проговорил Александр Борисович. — И если вы сейчас ввели следствие в заблуждение, то… — Турецкий усмехнулся, развел руками, и за этим жестом можно было предположить все, что угодно, даже арест, и Санин заволновался. Он даже поднялся с кресла.
— До свидания! — «Важняк» решительно распахнул дверь.
— Подождите! — остановил его Санин. — Вернитесь…
Виталик рухнул в кресло. Александр Борисович вернулся.
— Он заехал, я его не звал, — промямлил вице-премьер. — Мы действительно с ним всегда были на ножах…
— Чего он хотел? — перебил Турецкий.
— Денег. Он мне угрожал, прошу это отметить, он взял их с помощью угроз, давления…
— Сколько?
Санин замялся.
— Отвечайте честно!
— Две тысячи долларов. И миллион рублями.
— Что еще?
— Одежду. Он явился в этой рясе…
— Где она?
— Сейчас. Он потребовал ее немедленно сжечь, но я не сжег, я как раз хотел звонить вам, но подумал: сегодня суббота и никто не работает, а в понедельник…
— Принесите!
Вице-премьер сбегал, принес завернутую в газету рясу и черные ботинки.
— Когда пришел и когда ушел?
— Появился в половине шестого — в семь, а ушел полчаса назад. Я закрыл за ним дверь, и вы позвонили.
Турецкий взглянул на часы: 23.01. Если б Санин сказал ему об этом по телефону сразу же, они могли оцепить район и взяли бы Кузьму.
— Что он взял из одежды?
Санин продиктовал размеры, цвет костюма, рубашки и даже носков. Турецкий записывал.
— Что еще? Машину, документы?
— Нет! Только одежду. Еще он принял душ, побрился, сбрил свои усики, поел. И все. Пригрозил…
— Оружие взял? Нож, пистолет?
— Нет-нет, у меня нет дома оружия. Он ничего не взял… Еще очки. Хамелеоны. От солнца. И почему-то трубку. Мне привезли из Голландии. Взял трубку. Да, и трость-зонтик. Черный. Все.
— Вспомните еще раз. Это все? — наскоро записав слова Санина в протокол и протянув вице-премьеру лист для подписи, спросил следователь.
Санин внимательно, шевеля губами, перечитал показания и на этот раз расписался.
Через час фотопортрет Кузьмы без усов и в том костюме, о котором рассказал Санин, был готов и разослан повсюду.
Грязнов принес сообщение пограничников: они опознали пересекавших российскую границу Нортона и Гжижу, следовавших на фирменном поезде «Летува» до Вильнюса. Сообщался номер вагона, число и даже час пересечения. Но тогда ориентировки на них еще не было, и пограничники их пропустили.
— Свяжись с ребятами на Белорусском, узнай, кто дежурил в тот день, видели ли они их на вокзале! — потребовал Турецкий у Грязнова. Полковник уже пришел в норму и выглядел бодрым.
«Если Кузьма отправлял их в Литву, значит, там у него хорошие, надежные связи. Крыша. Литва почти заграница. За деньги можно купить паспорт и уехать куда угодно, — размышлял Александр Борисович. — Забираться в глубь России опасно. Кузьма, видимо, давно готовил себе отходную. И когда нависла угроза разоблачения Нортона и Гжижи, он своей крышей воспользовался. Уехать сегодня он не мог…»