– Если Хвостову известна хоть часть документов за моей подписью, то он конечно же полетит к хозяину…
– Снова-здорово! – поморщился Потапов. – Я тебя спрашиваю про Фому, а ты опять про Ерему! Была бы воля, конечно, засадил бы Василий Алексеевич всех, кто ему не нравится, в лагеря. Но нет у него такой власти. А часики тикают, времечко бежит… Что случилось в Татарке? – внезапно спросил он.
– Обычная разборка.
– Между кем?
– Эти… как их? Отморозки! У Маркуши неприятность, – припомнил Колесниченко. – Придушили одного из тех, кто был на даче.
– На твоей даче? – уточнил Потапов. – Это мало похоже на неприятность. Скорее на событие приятное.
– Придушили-то в его управлении.
– И дело взял в свои руки Турецкий?
– Он. С Маркушей вообще какие-то нелады…
– Пьет?
– Пил он всегда, но пьяным его никогда не видели. А теперь он зарядил, и довольно серьезно.
– Богатый стал, – насмешливо проговорил Юрий Андреевич. – Но богатство – дело такое, сегодня оно есть, а завтра поминай как звали! Поучил бы по-отечески, по-губернаторски…
– В народе говорят: пей, да дело разумей. А дела у Маркуши идут хуже некуда. Вообще, должен сказать, во всех правоохранных структурах какая-то неразбериха. Власенко начисто скис. Надеялся на своего дружка, зонального прокурора из Генпрокуратуры, но тот полностью отключен от расследований.
– А что Макеев?
– Жалуется. Офицеры получают приказы, под козырек, а результатов не видать.
– Они на службе. Должны докладывать.
– Докладывают. Только то, что давным-давно известно.
– Умеет работать Турецкий, – задумчиво произнес Потапов.
– С такими правами, как у него, да не уметь?
– Правами тоже надо пользоваться с умом, – назидательно ответил Юрий Андреевич. – Супрун, говорят, митингует?
– По всему краю. Охраняют его казаки.
– Народу, слышал, на площадях тьма?
– Достаточно.
– Об истории своей, конечно, молчит?
– Пока молчит.
– Значит, чего-то ждет. А ждать он может лишь одного. Подходящего момента. Такой шанс набрать очки он не упустит.
– Печать? Телевидение?
– Он воспользуется тем и другим, когда наступит время. Но ты очень-то не переживай, – посмотрев на собеседника, успокоил его Потапов. – Историю вспять не повернешь.
На этом деловой разговор хозяин дачи закончил.
От встречи с секретарем Совета Безопасности Колесниченко ожидал худшего, но Потапов оказался прав. Хвостов был сдержан и спокоен, хотя неприятного наговорил достаточно.
– Я вызвал вас по поводу дел Краевой акционерной компании товаропроизводителей, – сразу после приветствия сказал секретарь.
– Слушаю вас, Василий Алексеевич, – вежливо произнес Колесниченко.
– Порядка восьмидесяти процентов доходов от деятельности вашей конторы уходит неизвестно куда.
– Во-первых, это не моя контора, как вы изволили выразиться, а во-вторых, я не имею данных о доходах КАКТа.
– Разве вы уже не хозяин края? – тяжело посмотрел на губернатора Хвостов.
– КАКТ – организация коммерческая…
– Частная и теневая, – перебил секретарь.
– С первым пунктом можно и согласиться, а что касается второго, не убежден. Да, предприятие крупнейшее в крае, зарегистрировано по всем законам, обязательства перед краем выполняет…
– Какие?
– Платит за аренду земель, водоемов, отчисляет процент, обусловленный нами, на счет края и, что немаловажно, дает работу тысячам и тысячам граждан.
– То, что КАКТ платит краю, – это мизер по сравнению со средствами, уходящими за рубеж.
– Подобными вопросами занимаются правовые органы.
– Что же тогда, повторяю, делает губернатор?
– Мне бы не хотелось вести разговор в таком тоне, – помолчав, ответил Колесниченко.
– Генеральный директор – вор в законе, подведомственными предприятиями КАКТа руководят Старики, Левитаны, бывшие партийные боссы – то же ворье, московским представительством – некий Асатрян, игрок и картежник! Это вам известно?!
– Известно.
– И вы молчали при их назначении?
– Назначение руководителей коммерческих предприятий не входит в мою компетенцию. И потом, Василий Алексеевич, разве в столице нет руководителей рангом выше каких-то директоров и имевших судимости?
– Вы можете назвать фамилии?
– Уверен, что они вам известны.
– Чувствую, вас неплохо настропалили, – помедлив, заметил Хвостов. – Не знаю, как насчет обязанностей, но права свои вы четко знаете. Считаю, что беседа наша не получилась. Материалы по КАКТу передаю генеральному прокурору. Все.
– До свидания, Василий Алексеевич, – откланялся Колесниченко.
В ответ секретарь Совбеза буркнул что-то невразумительное и закурил.
И теперь, сидя в кресле самолета, Николай Михайлович размышлял о собственной судьбе.
В мире много людей, о которых говорят, что они мягко стелют, да жестко спать. К такой породе относился и Колесниченко, и, видимо, не зря прозвали его в народе «бархатным губернатором». Он не скупился на обещания, но справедливости ради надо сказать, что старался их выполнять, хотя многое из обещанного так и осталось на словах. И все-таки его край по сравнению с другими регионами выглядел по всем экономическим показателям намного лучше. Что ни говори, а в КАКТе платили, деньги выдавались без задержки и в принципе народ не бедствовал, опять же если сравнивать с другими областями. Иное дело, что разрыв между богатыми и бедными достиг таких размеров, что это уже всерьез начало волновать губернатора. Успокаивало лишь одно: во всей России еще хуже. От людей ничего не скроешь, ничего не утаишь, все прекрасно понимали, что работают на карман «новых русских», но, как выразился один изголодавшийся воркутинский шахтер по телевидению, мне, мол, на кого бы ни работать, хоть на негров, лишь бы платили.
Колесниченко отчетливо представлял последствия расследования дел о коррупции и хищениях в фирме КАКТ. Дело касается его лично, а если «важняк» Турецкий раскопает хотя бы один эпизод его участия в преступлениях, совершенных в этой фирме, ему вообще труба. Утешало лишь то, что Потапов, узнав о содержании его беседы с секретарем Совета Безопасности, весело хохотнул: «Ну а что я тебе говорил? Живи. Живи себе спокойно».
В аэропорту Ставрополя губернатора встретил начальник местной ФСБ Макеев. Он сообщил о приказе министра внутренних дел об отстранении Маркуши от занимаемой должности. «И кто же исполняет его обязанности?» – «Полковник Холмец». Колесниченко промолчал. «Того и гляди, до меня доберется», – сказал Макеев. И снова ничего не ответил Колесниченко.