И начал поспешно собираться на службу.
— Сюда проходите, женщина…
Ни жива ни мертва от пробиравшего ее насквозь могильного холода, Людмила Евгеньевна покорно зашагала вслед за молодой женщиной в больничном халате. На первый взгляд все здесь тоже было, как в больнице. С той лишь разницей, что больных здесь не было. Потому что это был морг.
Обратиться сюда Людмиле Евгеньевне посоветовал тот самый главный милицейский начальник, к которому она все-таки попала (хотя и не сразу) и которому высказала все, что могла и хотела сказать. Это был единственный человек в форме, проявивший к ней живое человеческое участие. Внимательно ее выслушав, он тотчас вызвал к себе в кабинет нескольких оперуполномоченных и властно распорядился начать поиски Сережи. А напоследок, предупредив, что это будет нелегко, посоветовал самой обратиться в крупный столичный морг, где была специальная компьютерная база данных на всех безымянных мертвецов, поступивших за последнее время.
Теперь Людмила Евгеньевна не сомневалась, что, если ее сын жив, его непременно отыщут. Если же нет — она узнает об этом сама. Господи, дай ей силы…
Проводив ее в специальную комнату, работница морга усадила Людмилу Евгеньевну за компьютер и показала клавишу, на которую нужно было нажимать. Опознание началось.
На голубом экране, сменяя друг друга, проходили разные детские лица, с каким-то отрешенно безжизненным выражением (все они были восстановлены компьютером по фотографиям погибших), но лица ее сына среди них не было. До последней секунды ожидая его увидеть, Людмила Евгеньевна чувствовала, что сердце ее сейчас разорвется от волнения. Лишь когда фотографии кончились — и она постепенно осознала это, — в груди у нее снова потеплело, а в сердце вспыхнула надежда. Значит, Сережа жив! И его обязательно найдут! Обязательно! Так по крайней мере обещал ей тот главный милицейский начальник. Кажется, его звали Вячеслав Иванович…
Покидая это страшное место, Людмила Евгеньевна уже всецело поверила в то, во что так хотело верить ее материнское сердце, измученное тревогой и неизвестностью. Ибо прежде всего она была матерью. И единственное, что у нее оставалось, — это способность верить. Вопреки всему — слепо верить в чудо. Верить до конца…
Генеральная прокуратура
— С днем рождения, Александр Борисович!..
Весь день Турецкий принимал поздравления. Время от времени в его новый кабинет в следственной части заглядывал кто-нибудь из сослуживцев и, дружески пожимая имениннику руку, произносил необходимый набор именинных пожеланий. Одни — искренне, другие — с тайной завистью, третьи — со скрытым недоброжелательством.
Первым оказался Костя Меркулов. Торжественно расцеловав друга в обе щеки, он вручил Турецкому позолоченный антикварный портсигар с его монограммой и произнес неожиданное пожелание:
— Вот, это тебе от нас с Лелей. И пожалуйста, постарайся наконец бросить курить…
Следующей была Лиля Федотова. Воспользовавшись отсутствием в кабинете посторонних, девушка наградила именинника куда более откровенным поцелуем и подарила ему стильный фирменный галстук.
— По-моему, ты никогда не умел их выбирать, Сашенька…
Были и другие скромные подарки.
Из-за этих визитов Александр Борисович чувствовал себя несколько не в своей тарелке и никак не мог сосредоточиться.
А между тем ему было о чем подумать. Предстояло изучить подобранную Лилей обширную подборку газетных публикаций о незаконной торговле и пересадке органов. Поразмыслить о тех необъяснимых загадках, которые обнаружились вчера при осмотре квартиры профессора Ленца. И наконец, главное: дождаться звонка от коллеги из авиатранспортной прокуратуры и получить из его рук долгожданные материалы, что само по себе должно было стать для Турецкого лучшим подарком ко дню рождения.
К слову сказать, именно сегодня должны были состояться похороны покойного профессора, куда Александр Борисович тоже собирался поехать. Но, узнав о его планах, Костя Меркулов решительно заявил, что похороны и именины — суть вещи несовместные, и он сам отправится на гражданскую панихиду в Дом культуры медработников на Большой Никитской. Именинник поневоле согласился с этим. Ведь у Кости были и личные основания отдать усопшему последний долг.
С нетерпением ожидая звонка, Турецкий погрузился в чтение. Надо отдать должное желтоперым борзописцам: не располагая сколько-нибудь достоверными фактами, они изображали проблему в таких живописных тонах, что неискушенный читатель вполне мог поверить в эти кровавые небылицы. В том же, что он имеет дело именно с небылицами, Александр Борисович по мере знакомства с «сенсационными» публикациями уже не сомневался. Что косвенно подтверждало отсутствие в архивах Генпрокуратуры следственных дел, имеющих хотя бы отдаленное отношение к интересующей его проблеме. Однако это еще не являлось доказательством того, что сама проблема в принципе не существовала. В любом случае для начала необходимо было посоветоваться со специалистами. Теми, кто непосредственно занимался пересадкой органов. Тщательно изучить документы Кулика. А затем уже делать выводы…
Кстати, о Кулике: время шло, а коллега из авиатранспортной прокуратуры почему-то не звонил. Турецкий понемногу начал беспокоиться. Это затянувшееся молчание ему определенно не нравилось. Что могло произойти? Неужели его опередили?! Александр Борисович вполне допускал, что в последний момент Кулик мог просто передумать и отказаться от своей затеи. Но позвонить-то он мог и сказать об этом честно. Иначе Турецкий совершенно не разбирался в людях!
Значит, что-то случилось. И не обязательно самое худшее. Может, просто в аварию попал… Решив ждать до вечера — на крайний случай у коллеги был его домашний телефон, прокурор пока никаких действий не предпринимал, а чтобы немного отвлечься, принялся размышлять о посмертных загадках профессора Ленца.
С первой же минуты после прочтения его тревожного письма Турецкого не оставляла смутная мысль, что здесь что-то не так. Например, почему профессор сам назвал свое письмо доносом? Ведь такое определение предусматривало наличие конкретного лица, на которое указывает доносчик! Впрочем, учитывая лагерное прошлое покойного, можно допустить, что сама мысль о «стукачестве» была для него тягостна. Не отсюда ли появилась фраза: «после долгих и тягостных раздумий»? Однако и это не объясняло в полной мере, почему Ленц, если знал конкретные факты о преступной торговле человеческими органами, не упомянул никаких имен? Или эти имена были широко известны?! Не исключено также, что профессор просто опасался за свою жизнь. И надо признать, его опасения оказались ненапрасными.
Размышляя о своих вчерашних находках в квартире покойного, Турецкий неизбежно пришел к выводу, что эти загадки, пожалуй, — единственная ниточка, которая может помочь распутать само убийство. Вынув из сейфа упрятанные туда вещественные доказательства, он еще раз всесторонне их изучил и пришел к выводу, что необходимо будет проверить через АТС, кому принадлежал телефонный номер с таинственным кодом «017», а также показать семейный фотоальбом профессора кому-либо из знавших его людей. Например, тому же доктору Градусу…