– Откуда я знаю! И вообще, считай, что я ничего не знаю и не понимаю.
– Вот и хорошо, – согласился Грязнов, – вот и ладно. И слава Богу! А то я уже начал бояться за тебя. Всех уже достал своей навязчивой версией…
И вовремя пригнулся, чтобы увернуться от собственной зажигалки, забытой на моем столе.
Лейтенант Тягунов, сын генерала Тягунова, прибыл, согласно приказу министра обороны, в полк для дальнейшего прохождения службы.
Он сошел с попутки с женой Аллой и парой огромных чемоданов.
Стоял знойный полдень. Кавказцы, охотившиеся на Горюнова и устроившие каждодневное дежурство в своих торговых ларьках напротив КПП, присвистнули и разом утратили бдительность, уставившись на Аллу. И было на что посмотреть.
Когда она с мужем переступила порог КПП и приблизилась к плацу, марширующие роты сбились со строевого шага, но офицеры, проводившие занятия, не заметили этого сбоя.
Таких длинных ног и такой короткой юбки здесь еще не видели. И вообще, была она во всем столичном, по сезону, то бишь почти голой и в солнечных очках.
Дежурный по части капитан Холин, лысый и невзрачный, заждавшийся майорского звания, присвистнул, увидев ее из окна штаба.
– Кто такая? Почему не знаю? Почему не докладываете, товарищ прапорщик? – строго сказал он Сереже Горюнову, работавшему над документами.
Тот мельком глянул в окно через плечо Холина.
– А… это… Поздновато прибыл товарищ лейтенант, поздновато. Так это лейтенант Павел Геннадьевич Тягунов, сын генерала Тягунова, бывшего у нас прошлой зимой с инспекцией…
Сказал и снова уткнулся в документы, демонстрируя полную осведомленность и полнейшее равнодушие к упомянутому событию, столь взволновавшему личный состав части.
Холин удивленно посмотрел на него. Прапорщик сидел перед ним, старшим по званию, нога на ногу, изучал свои малопонятные бумажки и, что особенно возмутительно, ноль внимания на приближающийся объект пристального всеобщего восхищения, как будто он подобных красуль видел-перевидел.
– Почему к нам? – спросил Холин. – Генеральский сынок мог бы и при папеньке пристроиться.
– Спросите чего полегче, Петр Авдеевич, – поморщился прапорщик. – Приказ не обсуждают. Тем более министра обороны, не так ли?
Сказал это, помахивая ногой, закинутой на ногу, даже глаз не поднял на обратившегося к нему офицера.
«А ну встать!» – скомандовал про себя капитан Холин, а вслух сказал:
– Ну ты хоть посмотри, посмотри, какая походка. Вот это, я понимаю, баба! Давно у нас в части таких не было, а, Сережа?
– Так точно, – лениво отозвался прапорщик. – С той поры, как вы прибыли к нам с супругой, – больше ни одной… А что, Петр Авдеевич, не соблаговолите ли вы послезавтра заступить в наряд дежурным по части вместо приболевшего майора Гришаева? Дело-то добровольное, но я бы попросил… – Прапорщик со значением взглянул на растерявшегося капитана.
Капитан Холин имел в части прозвище «вечный дежурный», уже будучи вечным капитаном. Многие из тех, с кем он вместе заканчивал училище, уже командовали полками или отдельными батальонами. А капитана Холина лишь использовали как затычку, затыкая его тщедушным телом всевозможные дыры и прорехи, когда кого-то надо было подменить или кто-то отказывался ехать на картошку. Отсутствие командного голоса и внушительного внешнего вида он пытался компенсировать стопроцентной исполнительностью и готовностью заполнить брешь в строю, особенно если упадет боевой товарищ в неравной борьбе с зеленым змием.
Но ни трезвость, ни упомянутая выше исполнительность не приносили желаемых дивидендов. Повязка дежурного плюс капитанские звездочки стали привычной деталью пейзажа военного городка, и этого никому не хотелось менять.
Вся надежда была на всемогущего прапорщика Горюнова, чьи указания капитан Холин всегда исполнял неукоснительно и в срок.
Когда Холин вышел из штаба, чтобы проследить дальнейший путь новоприбывшей четы и присоединиться к толпе, обсуждающей основные технические данные юной жены лейтенанта Тягунова, Сережа отбросил бумаги и вытянулся в кресле, закинув руки за голову.
– Что ж, начнем, помолясь! – сказал он вслух. – С приездом, уважаемая Алла Аркадьевна!
Но это вовсе не означало, что он тут же побежит представляться. Ему заранее было известно, что Тягуновы прибудут именно сегодня. Информацию он имел из надежных источников Минобороны. Знал, что сам генерал настоял (раз уж молодые заупрямились, раз уж единственному сыну захотелось потянуть армейскую лямку вдали от папиного попечительства), чтобы ехали служить именно сюда, где всем распоряжается этот Фигаро в погонах простого прапорщика, за которым молодая семья будет как за каменной стеной. Как и было заранее условлено…
А что генерал Тягунов умеет быть благодарным – в этом Сережа не сомневался.
Итак, он не будет спешить. Он появится перед Тягуновыми попозже. Чтобы произвести впечатление, чтобы сыграть на контрасте. Пусть другие любопытствуют и источают вздохи. Сережа будет хмур и деловит. Он знает, как впечатлить избалованную вниманием красавицу – быть к ней равнодушным, а в разговоре небрежным.
Она нужна ему. Но сначала он должен стать нужным ей. И уж потом он ее отблагодарит.
Алла тем временем, пока ее супруг с озабоченным видом устраивал свои дела и сдавал документы, прогуливалась в одиночестве по городку, не обращая внимания на восторженную толпу, окружившую ее: все лезли вперед, чтобы получше разглядеть, отталкивая локтями старших по званию, забыв про субординацию.
Из окон блочных домов и общежития офицеров на нее осуждающе смотрели офицерские жены. Столичная фря, подумаешь… Длинная – впрочем, под стать своему статному и хмурому супругу, разделась почти догола, а наши козлы и рады…
Алла шла и вдруг увидела нечто достойное ее внимания.
– Ой, а это и есть танк? – спросила она, восторженно глядя на грязную, с налетом ржавчины боевую машину, которую мыли среди огромной лужи перед парком, где содержалась техника, несколько чумазых солдат, раздетых по пояс.
– Танк, да, – ответил один из них, хотя это был все-таки бронетранспортер.
– Ой, а можно я на нем покатаюсь? Вы не думайте, я умею водить машину. Я водила «ауди», «пежо»… А вот такую большую – ни разу! Вы мне только разрешите, ладно?
Солдатики переглянулись. Вообще-то не положено. И в «бронике» не руль, а рычаги… Они вопросительно посмотрели на офицеров.
Но те смотрели только на Аллу.
А она, сочтя молчание за знак согласия, протянула руку сержанту, стоящему наверху, на броне возле башни. И тот, сначала помедлив, а потом покраснев, тоже протянул ей руку.
И вот она, довольная, взобралась наверх. И сама сняла с сержанта его пропотевший шлемофон и натянула себе на голову. И влезла в люк механика-водителя. А солдаты, переглянувшись и пожав плечами, тоже полезли за ней.