Постепенно сложился определенный круг лиц, серьезно причастных к розыскам картин, икон, прочих ценностей, причем непосредственные исполнители-поисковики — безденежные студенты — все больше и больше уходили куда-то на периферию этого круга, а на переднем плане прорисовывались фигуры покрупнее: какие-то эксперты, искусствоведы, коллекционеры, водящие знакомства с дипломатами, корреспондентами, наезжающими в Москву богатыми иностранцами. Для Дины чем дальше, тем более очевидной становилась простая истина: если она хочет занять определенное место в этой иерархии, пора решительно отмести детскую романтику дальних экспедиций, а заводить настоящие серьезные знакомства в более солидных сферах. Ей, не нуждающейся в дополнительных заработках, отказаться от блужданий по российским глубинкам было проще простого. А наработанный за время прошлых поездок опыт оставался, как говорится, при ней и был весьма и весьма ценным.
И еще одно важное открытие было сделано начинающей предпринимательницей: за художественными ценностями вовсе не обязательно мотаться по всяческим глухоманям. В многомиллионной Москве в частных руках до сих пор хранятся бесценные вещи, розыск и оприходование которых сулят баснословные барыши. Конечно же выманивание этих кладов у чудом сохранившихся потомков интеллигентских, а то и дворянских семей — дело куда более хлопотливое, чем облапошивание наивных и запуганных крестьян. Но игра стоила свеч! Да и потом, все это было тут, рядом, под боком.
И все более и более сомнительной представлялась Дине Тимашевской профессия, которой она обучалась в институте. За копеечную зарплату проводить все время в пыльных и тесных, как правило, пошивочных цехах театров? Ну-ну…
Но, разумеется, студенческие годы были заполнены не только практическими размышлениями о будущей жизни. Находилось в них время и для, так сказать, прекрасного и романтичного.
Диночка Тимашевская пережила несколько страстных и бурных романов, каждому из которых отдавалась увлеченно и самозабвенно. Впрочем, и до студенческой поры она — стройная, чуть выше среднего роста, с правильными и привлекательными чертами лица, всегда элегантная и великолепно одетая, не могла пожаловаться на отсутствие поклонников. И так же как в самой ранней юности, так и сейчас Диниными избранниками, как правило, оказывались люди значительно более зрелого возраста и — так уж получалось — основательной состоятельности. Как незначительные эпизоды промелькнули две-три связи со сверстниками — тоже, кстати, не простыми ребятками, а выходцами из привилегированных номенклатурно-значимых семейств, — но в основном пассиями Дины были солидные фигуры.
И здесь на горизонте появился Игорь Жариков.
Собственно, строго следуя хронологическому ходу событий, первым ее внимание привлек Ростислав Вишневский; всегда изысканно-элегантный, деликатный, с подчеркнутой и изощренной галантностью, с живой речью и изящным остроумием. Они познакомились на какой-то полуискусствоведческой встрече. И Дина была изрядно удивлена и даже озадачена тем, что ее достаточно ясно обозначенная готовность без излишних преамбул перейти к более тесным контактам встретила какое-то как бы непонимание. Излишняя целомудренность? Непохоже, не тот типаж. Нетрадиционная, как стало модно говорить, сексуальная ориентация? Тоже маловероятно. Никакой «голубизны» в Вишневском Диночка вроде бы не обнаружила, а в среде ее знакомых вращалось немало личностей именно этого направления, так что Тимашевская, насмотревшись на их увертки и ужимки, считала себя достаточно образованной в этом плане. Тогда что же?
Вскоре случай вновь свел Дину с Вишневским, который был на этот раз в компании со своим приятелем, Игорем Жариковым. И с первого взгляда, который бросил на нее раскованный, разбитной и даже, пожалуй, шпанисто-хулиганистый Игореша, Тимашевская поняла, что глаз он положил на нее по-серьезному, что переть он будет, как танк, и что отвертеться от его натиска будет не так-то просто. А впрочем, надо ли?
— Диночка, ты совершенно напрасно расточаешь масленые улыбки нашему замечательному Ростику. Парнишка он, конечно, достойный, толковый, образованный. Но вот только по части симпатий к вашему полу у него как-то не сложилось. Бывает. Я ведь ничего не исказил, Ростислав?
— Ты, Гаричка, как всегда, груб, прямолинеен и примитивен. Мое отношение к прекрасному полу — это не симпатии. Это — восторг, восхищение, обожание. Это, если хочешь знать, преклонение перед истинной, неповторимой и нетленной красотой, высшим художественным достижением, которое только существует в мире.
— И тем не менее в своей спальне ты предпочитаешь смазливеньких мальчуганов.
— Есть вещи, которые не подлежат столь низменному и пошлому обсуждению.
— Болтун и демагог!
В тот же вечер Жариков затащил Дину на какую-то квартиру. (В дальнейшем эти квартиры постоянно менялись, казалось, что у Игорёши в кармане какая-то неиссякающая связка ключей от массы квартир в различных районах Москвы.) Разумеется, ни о каком сопротивлении или противодействии и речи не могло идти. Да Дина, собственно, и не пыталась создать хотя бы иллюзию недовольства. Напротив, бешеный и откровенный натиск Жарикова вызвал соответствующую возбуждающую реакцию. Неприкрытое и не завуалированное никакими деликатными недомолвками откровенное вожделение настырного самца даже внесло в их первый контакт определенный пикантный привкус. (В дальнейшем Тимашевская выяснила для себя, что подобная наглость и настырная, прямолинейная грубость чрезвычайно соответствуют ее сексуальным пристрастиям; любовники, наделенные этими качествами, задерживались дольше других и бывали несравненно желаннее культурных, вежливых и воспитанных конкурентов.)
Чем по-настоящему занимался Жариков, вкупе со своим приятелем Вишневским, понять было трудно. Оба крутились при искусстве, при картинах, иконах, антиквариате, оба на вопросы об их основной сфере деятельности отвечали туманно и уклончиво, не забывая, правда, помянуть, что они — люди, пользующиеся определенным весом и располагающие определенной властью. Что могло стоять за подобными намеками? Разумеется, служба в соответствующих инстанциях. Через несколько недель их знакомства Жариков и действительно признал, что они с Вишневским в звании капитанов служат в небезызвестных органах. Но от более обстоятельных рассказов об их служебной деятельности упорно уклонялся и в конце концов сумел поставить дело так, что Дине и в голову больше не приходило расспрашивать своего кавалера о подробностях его службы. Во всяком случае, несмотря на грубоватость, жесткость и манеры весьма сомнительного свойства, Жариков был человеком щедрым, размашистым, без раздумий и сожалений тратил огромные суммы — в том числе и на многочисленные подарки Тимашевской, — которые, совершенно очевидно, особо обременительными для него не были. Это Дине, безусловно, нравилось (а кому не понравится?). Потрясающей совместимостью отличалась и интимная сфера их отношений. Ни нежным, ни ласковым любовником Игорёша, разумеется, не был. Да Дина в этом особенно и не нуждалась. А вот дикая, первобытная страстность Жарикова, его совершенно неуемная потенция с успехом компенсировали все недостатки необузданного характера и дворового воспитания.
Время шло. Связь, рисовавшаяся поначалу чем-то случайным и мимолетным — как и многие другие, — тянулась и тянулась и как-то естественно стала перерастать в устойчивую и прочную привязанность. И поэтому для Дины не стало чем-то полностью неожиданным, когда после очередной бурной ночи Жариков буркнул то ли утвердительно, то ли вопросительно: «Динка, а что, если нам пожениться?»