Да, теперь Роз действительно почувствовала себя так же, как когда-то перед директором школы. Ей был знаком властный голос, не терпящий возражений.
— Неужели вы хотите сказать, что Олив не станет колебаться и набросится меня лишь потому, что наказанием будет лишь продление пребывания в тюрьме, что ее вполне устраивает? Более того, ей это даже выгодно.
— В общем, да.
— Вы неправы, — начала сердиться журналистка. — Не в отношении ее психического здоровья, разумеется. Я согласна с вами: она так же нормальна, как мы с вами. Но вы ошибаетесь, заявляя, будто она представляет для меня опасность. Я пишу о ней книгу, и Олив хочет, чтобы книга увидела свет. Если она рассердилась на меня, — еще раз хочу повторить, что я так не считаю, — тогда логично предположить, что мое отсутствие она трактовала по-своему, и ей показалось, что я потеряла к ней всякий интерес. Тогда неправильно позволить ей заблуждаться. — Роз тщательно подготовила речь, собрав все доводы в свою пользу. — У ворот тюрьмы есть памятка, в которой изложены правила, царящие здесь. Полагаю, что так заведено во всех тюрьмах, и это правильно. Вы объявляете о своей политике. Если не ошибаюсь, там написано что-то о том, что посетители должны помогать заключенным вести законопослушную жизнь как в тюрьме, так и на свободе. Если эта информация действительно имеет значение, а не выполняет роль красивых обоев на стене, ублажающих взгляд посетителей, то как вы сможете оправдать провоцирование последующих взрывов гнева у Олив, наказывая ее и лишая тех свиданий, которые уже разрешены Министерством внутренних дел? — Роз замолчала, испугавшись, что наговорит лишнее. Какой бы разумной не казалась ее собеседница, сейчас она могла возмутиться, посчитав, что журналистка бросила вызов ее авторитету. Да и кто бы смог выдержать такую речь спокойно?
— А почему Олив хочет, чтобы эта книга вышла в свет? — негромким голосом поинтересовалась начальник тюрьмы. — Ее никогда не интересовала известность, и вы далеко не первый писатель, который проявил к ней интерес. Сразу после ее заключения у нас было несколько заявлений с просьбой о свидании с Олив. Но она отказала всем.
— Не знаю, — честно призналась Роз. — Может быть, тут не последнюю роль сыграла смерть ее отца. Она же говорила о том, что согласилась взять вину на себя еще и потому, что не хотела его мучить долгим судебным разбирательством. — Роз пожала плечами. — Может быть, она думала, что появление книги он бы не смог выдержать, и потому ждала, когда он умрет.
Начальник тюрьмы более прозаично отнеслась к данной проблеме.
— Можно сказать и по-другому. Пока был жив отец, он мог опровергнуть кое-что из того, что говорила сама Олив. Теперь, когда он умер, он замолчал навсегда. Впрочем, это не мое дело. Моя задача заключается в том, чтобы следить за дисциплиной в тюрьме и соблюдением всех внутренних правил. — Она нетерпеливо забарабанила пальцами по столу. С одной стороны, ей не хотелось участвовать в трехсторонних переговорах с участием Министерства внутренних дел и Роз. Но длительная переписка с Министерством была сущим пустяком по сравнению с вероятностью убийства гражданского лица внутри ее тюрьмы. Она-то надеялась на то, что Роз сама откажется от следующих визитов. Теперь ее собственный провал и удивил, и заинтересовал ее. «Странно, — размышляла она, — что же такого делает Розалинда Лей, что ее отношения с Олив только укрепляются, а у нас до сих пор никак не получается? В чем права она и неправы мои сотрудники?»
— Хорошо, вы можете навестить ее, но ваша встреча продлится только полчаса, — внезапно заявила она. — Она будет проходить в специальной комнате для свиданий. Она больше и удобней той, где вы до сих пор виделись с Олив. Во время свидания в комнате будет присутствовать охрана, двое мужчин. Если со стороны Олив или вашей будет замечено нарушение правил, свидание будет тотчас прервано, и я сделаю все возможное, чтобы ваши встречи с Олив больше не возобновились. Надеюсь, вам все понятно, мисс Лей?
— Да.
Женщина кивнула.
— И еще одно. Мне просто интересно: может, вы обнадеживаете ее тем, что говорите, будто с выходом вашей книги появится надежда на освобождение Олив из тюрьмы?
— Нет. Помимо всего прочего, она отказывается говорить со мной об убийствах. — Роз потянулась за своим кейсом.
— Тогда почему вы так уверены, что рядом с ней находитесь в безопасности?
— Потому что, как я успела понять, я единственный человек, приходящий с улицы, который не боится ее.
* * *
Однако чуть позже про себя Роз посчитала, что лучше взять такое заявление назад. Это произошло в момент, когда она увидела Олив, подталкиваемую в комнату для свиданий двумя здоровенными охранниками, которые тут же удалились к двери и заняли места по обе ее стороны. Выражение лица Олив было настолько злобным, что у Роз все внутри похолодело. Ей вспомнились слова Хэла о том, что журналистка наверняка бы поменяла свое мнение об Олив, если бы хоть раз понаблюдала за ней в момент приступа ярости.
— Привет. — Роз мужественно выдержала этот взгляд. — Начальник тюрьмы разрешила мне повидаться с тобой, но сейчас мы обе должны пройти испытание. Если кто-либо из нас поведет себя неправильно, то нас лишат этих встреч. Вы меня понимаете?
СУКА, — произнесла Олив одними губами, причем так, что охранники этого не заметили. — ПРОКЛЯТАЯ СУКА.
В данный момент Роз не была уверена в том, что она поняла, к кому относятся эти слова: к начальнику тюрьмы или к ней самой.
— Простите меня за то, что я не смогла приехать в прошлый понедельник. — Роз дотронулась пальцем до губы, на которой еще виднелись следы побоев. — Меня поколотил мой бывший муж. — Она через силу заставила себя улыбнуться. — Я не выходила из дома целую неделю, Олив, даже к вам не пришла. У меня еще осталась гордость и чувство собственного достоинства. Вы должны меня понять.
Олив внимательно посмотрела на собеседницу, затем взгляд ее упал на пачку сигарет, лежавших на столе. Она жадно вынула одну и вставила ее между толстых губ.
— Меня здорово наказали, — сообщила она, зажигая спичку и прикуривая. — Эти скоты не разрешали мне курить. И морили голодом. — Она бросила в сторону охранников злобный взгляд. — Сволочи! Так вы его убили?
Роз аккуратно проследила за ее взглядом. Она понимала, что о каждом слове, произнесенном сегодня в этой комнате, будет немедленно доложено начальству.
— Конечно, нет.
Олив пригладила засаленные волосы рукой, в которой держала сигарету. На месте пробора кожа чуть пожелтела от никотина, что указывало на то, что эта привычка имелась у нее уже давно.
— Так я и думала, — презрительно произнесла Олив. — Это совсем не так просто, как показывают по телевизору. Вы уже слышали, что я тут натворила?
— Да.
— Тогда почему они разрешили навестить меня?
— Потому что мне удалось убедить начальника в том, что все, что вы тут сделали, не имеет ко мне никакого отношения. Ведь это так, верно? — Она осторожно наступила на ногу Олив под столом. — Вероятно, вас расстроил кто-то другой?