Олив отрицательно покачала головой.
— Нет, больше никого нет. Оба моих родителя были единственными детьми в семье. И отец, конечно же, не мог оставить мне ничего, вы же понимаете? — Она ударила кулаком по столу, и неожиданно в ее голосе прозвучал гнев: — Иначе все бы начали убивать своих проклятых родственников! — Отвратительное громадное лицо приблизилось к Роз: — ДА ВЫ САМИ ХОТЕЛИ УБИВАТЬ! — прошептала Олив губами, напоминающими омерзительные сосиски.
— На полтона тише, Скульпторша, — негромко потребовал мистер Алленбай, — или придется прервать свидание.
Роз прижала к векам большой и указательный пальцы, чувствуя, как начинается головная боль. Потянулась к топору Олив Мартин, крошка наша… В мозгу противно звенела старая песенка, и журналистка тщетно пыталась отбросить ее прочь. И в крови лежит мамаша…
— Я не понимаю, почему разговор о наследстве так раздражает вас, — как можно спокойней произнесла она. — Если для отца было важно оставить деньги в семье, то у него больше не оставалось вариантов, кроме внука.
Олив уставилась стол, злобно выпятив нижнюю челюсть вперед.
— Дело в принципе, — забормотала она. — Отец умер. И какое теперь кому дело, что про него говорили.
На память Роз пришли слова миссис Хопвуд: «Мне всегда почему-то казалось, что у Мартина был роман на стороне», и она решила действовать наугад.
— У вас где-то остались единокровные брат или сестра? Вы это хотели сказать?
Олив почему-то такая мысль показалась забавной.
— Вряд ли. Для этого отцу нужно было иметь любовницу, а он терпеть не мог женщин. — Она зло рассмеялась. — Но зато он обожал МУЖЧИН. — И опять странное ударение на последнем слове.
Роз отпрянула.
— Так вы хотите сказать, что он был гомосексуалистом?
— Я хочу сказать, — вздохнула Олив, словно устала объяснять свою позицию, — что единственным человеком, при виде которого лицо отца озарялось, был наш сосед по дому, мистер Кларк. Когда он к нам заходил, отец становился игривым и даже каким-то застенчивым. — Она закурила следующую сигарету. — Поначалу мне все это казалось довольно милым, но только лишь потому, что я была слишком тупая и не могла отличить пару гомосексуалистов от нормальных людей. Теперь мне кажется, что все это было просто омерзительно. Не удивительно, что мать ненавидела Кларков.
— Сразу после убийства они уехали, — задумчиво произнесла Роз. — Взяли и исчезли в один прекрасный день, не оставив никому адреса. И теперь никто не знает, куда они переехали и что с ними теперь.
— Этого и следовало ожидать. Полагаю, что она сама стояла за этим.
— Миссис Кларк?
— Она всегда злилась, когда ее муж уходил к нам в гости. Он обычно перепрыгивал через забор, они запирались у отца в комнате и часами оттуда не выходили. Думаю, что после убийства она не на шутку встревожилась, ведь отец оставался в доме совершенно один.
В мозгу Роз завертелись какие-то собирательные образы, зазвучали отрывки из фраз, которые когда-то произносили самые разные люди. Тщеславие Роберта Мартина и его странные, как у Питера Пэна, взгляды. Роберт и Мартин, близкие друг другу, как братья, комната с кроватью, принадлежавшей Роберту, на первом этаже. Потом промелькнула Гвен, старавшаяся соблюдать внешние приличия, что должно было свидетельствовать о благополучии в семье. Роз почти видела, как Гвен фригидно шарахается от мужа. А ведь эти семейные тайны все время приходилось хранить… «Да, теперь, похоже, все стало складываться, — подумала журналистка, — но как все могло измениться, если бы Олив так ничего и не поняла?»
— Как вы считаете, мистер Кларк был его единственным любовником?
— Откуда мне знать? Может, был и еще кто-то, — пожала плечами Олив, тут же противореча себе. — У него был отдельный вход в дом, в ту самую комнату, где он жил. Он мог каждую ночь приводить к себе нового мальчика, и никто из нас бы об этом не знал. Я ненавижу его. — Она чуть было снова не сдержала эмоций, но настороженный взгляд Роз остановил ее. — Вернее, ненавидела. — И Олив погрузилась в молчание.
— Из-за того, что он убил Гвен и Эмбер? — спросила Роз.
Но Олив словно не расслышала вопроса.
— Он весь день провел на работе. И все это знают.
Потянулась к топору Олив Мартин, крошка наша. Может быть, вы обнадеживаете ее тем, что говорите, будто с выходом вашей книги появится надежда на освобождение Олив из тюрьмы?
— Может быть, их убил ваш любовник? — спросила Роз и тут же почувствовала, что выглядит неуклюже, потому что задает не те вопросы, не так и не в то время.
Олив хихикнула.
— А почему вы решили, что у меня был любовник?
— Ну, от кого-то вы забеременели?
— А, вот вы о чем! — Она презрительно взглянула на журналистку. — Я соврала про аборт. Мне просто хотелось, чтобы здешние девчонки думали, будто когда-то я была очень даже привлекательная. — Она говорила нарочито громко, словно хотела, чтобы эти слова были слышны и охранникам.
У Роз похолодело все внутри. Именно об этом предупреждал Дидз почти месяц назад.
— Тогда кто пересылал вам письма через Гэри О'Брайена? — спросила она. — Разве не ваш любовник?
Глаза у Олив неожиданно заблестели по-змеиному.
— Это был любовник Эмбер. Роз удивленно уставилась на нее.
— Тогда зачем он посылал письма вам?
— Эмбер очень боялась получать их сама. Она была трусихой во всем. — Олив подумала секунду и добавила: — Так же, как и отец.
— Чего же она боялась?
— Матери.
— А отец чего боялся?
— Тоже матери.
— А вы, боялись?
— Нет.
— Кто был любовником Эмбер?
— Не знаю. Она мне этого никогда не говорила.
— А о чем он писал в письмах?
— Наверное, о любви. Все любили Эмбер.
— Включая вас?
— Конечно.
— И вашу мать. Она ведь тоже любила Эмбер?
— Разумеется.
— А вот миссис Хопвуд говорит другое.
Олив только пожала плечами.
— А что ей о нас было известно? Она нас практически и не знала. Она все время носилась со своей драгоценной Джеральдиной. — Хитрая улыбка поползла по лицу Олив, делая его еще более некрасивым: — И кто теперь, кроме меня, вообще может что-то знать об этом деле?
Роз почувствовала укол разочарования и поняла, что у нее неожиданно стали раскрываться глаза.
— Может быть, именно поэтому вы ждали, пока умрет ваш отец, чтобы с кем-нибудь поговорить? Ведь теперь не осталось никого, кто мог бы уличить вас во лжи.
Олив посмотрела на нее, не скрывая неприязни. Затем, как бы невзначай, — так, чтобы ее жест был виден только Роз, а не охранникам — вынула из кармана крошечную фигурку куклы и повернула длинную булавку, торчащую из головы игрушки. Рыжие волосы, зеленое платье. Роз не пришлось долго думать над тем, кого хотела изобразить Олив. Она рассмеялась.