Следователь нагнулся к полицмейстеру, что-то прошептал на ухо. Тот кивнул, достал из кармана фотографию Соньки, показал вору.
— Она или нет?
От неожиданности глаза Кабана заслезились.
— Плохо вижу. Слеза пошла.
— А ты вытри ее и присмотрись как следует.
Тот последовал совету, пригляделся, кивнул.
— Кажись она.
— Значит, признать сможешь?
— Смогу, ваше высокопревосходительство.
— Молодец… А из воров многих знаешь? — продолжал Агеев.
— Многих знать не могу, а вот некоторых — непременно.
— Воровку такую… Ольгу… которая служила у Соньки, знал?
— Слона-то?.. Конечно знал. Редкая прошмандовка.
— Нехорошо о покойнице так, Ваня, — качнул головой полицмейстер.
— Вальнули, что ли?
— В Карповке нашли.
— Собаке собачий поводок. Заместо петли.
— Грешник ты, Ваня. Христьянин небось?
— Татарин.
— Все одно грешник. — Агеев взглянул на следователя, тот утвердительно кивнул. — Мы тебя, Ваня, отпускаем. Но не за красивые глазки, а чтобы отловить Соньку.
— Понятное дело, — кивнул тот.
— Проныкаешь во все воровские хавиры, — вел дальше Василий Николаевич на воровском жаргоне, — прикинешься фраером, послоняешься по Невскому, пока не наколешь Золотую Ручку. Обо всем будешь нам козлятничать.
— Это вы где по-нашему научились? — хмыкнул Кабан.
— Так ведь с кем поведешься, от того и нахватаешься. — Полицмейстер поднялся, с серьезным видом погрозил пальцем. — Только не вздумай, Ваня, сигануть в глухарню. Хвост за тобой будет с утра до утра. Не скроешься…
Агеев еще раз, на всякий случай, погрозил дознавателю и в сопровождении следователя покинул пыточную.
Кузен Анастасии, князь Андрей, оказался высоким белокурым молодым человеком с широкой, открытой улыбкой, а легкий светлый костюм придавал ему дополнительную стройность и даже изящество.
Когда привратники во главе с Семеном открыли ворота и карета с полицмейстером, Сонькой и Михелиной вкатилась во двор, Андрей, держа за руку княжну, спустился по ступенькам с крыльца. Поздоровался за руку с Василием Николаевичем, затем помог выйти из кареты сначала Соньке, затем ее дочери.
Наверху, на ступеньках, стоял дворецкий, внимательно следил за происходящим.
Анастасия топталась возле Михелины, обнимала за талию, заглядывала в глаза.
— Это и есть мой кузен — Андрей, — гордо сообщила она прибывшим. — Самый любимый, самый единственный, самый прекрасный.
Князь поцеловал руки дамам, поочередно представился на французском:
— Андрей. Кузен этой проказницы.
— Очень приятно, — улыбнулась воровка. — Матильда.
— Мари!
Полицмейстер стоял в двух шагах, приятно улыбался, наблюдая за знакомством и как-то по-особому изучая «француженку».
— Вообще-то она не Мари! — вмешалась Анастасия, но тут же осеклась и поправилась: — У нее два имени — Мари и Анна. Мне больше нравится Анна. К тому же они говорят по-русски!
— Да, — кивнула, смутившись, Михелина. — Можем общаться на любом языке.
Они двинулись было ко входу в дом, но полицмейстер неожиданно попросил внимания:
— Есть предложение!.. Пока молодежь будет знакомиться и разводить тары-бары, мы с мадам Матильдой… я не ошибся именем, сударыня?
— А вы хотели назвать меня по-другому? — засмеялась та.
— Нет, только вашим именем, мадам!.. Оно вам идет. Так вот, мы с госпожой Матильдой на некоторое время отлучимся.
— Я бы хотела побыть с молодежью, — попыталась возразить воровка.
— Успеете, — решительно взял ее под руку Василий Николаевич. — Видимся первый, но не последний раз! — И повел женщину к карете.
Анастасия по-хозяйски провела Михелину и Андрея в большую гостиную, велела дворецкому:
— Никанор!.. Кофию, воды и сластей!
— Слушаюсь, княжна, — поклонился тот и отправился исполнять приказание.
Карета полицмейстера в сопровождении кареты охраны неслась сначала по Фонтанке, затем свернула на Невский, а оттуда в сторону Дворцовой пощади.
Василий Николаевич весело делился с Сонькой последними своими новостями, время от времени бросая на нее внимательный взгляд.
— Вот вы живете в Париже, правильно?
— Да, в Париже, — кивнула она.
— Бывал в Париже, и не однажды. Знаю… Но вам даже не снились персоналии, с которыми нам приходится сталкиваться в нашей прекрасной столице!
— Да, у вас много знаменитых людей. Не только высший свет, но писатели, артисты…
Василий Николаевич расхохотался.
— Вот-вот! Особенно артисты!.. Есть у нас одна такая артистка — всем городом ловим!
— Почему ловите? — не поняла на своем «плохом» русском воровка.
— Потому как не можем поймать!.. Воровка! Аферистка высшей пробы! Сонька Золотая Ручка. Не слыхали?
— Не слышала. Но имя очень красивое.
— Это не имя. Кличка!.. Или, как у них выражаются, погоняло!
— Все равно красиво — Сонька Золотая Ручка, — улыбнулась Сонька. — А женщина красивая?
— А черт ее разберет! — Полицмейстер полез во внутренний карман мундира, вытащил оттуда сложенный вдвое плотный листок бумаги. — Взгляните сами!
— О, — рассмеялась воровка. — Вы носите ее прямо возле сердца!.. Она ваша дама сердца?!
— Дама моих печенок!.. Вот здесь у меня сидит!
Сонька развернула фотографию — на нее смотрела она сама.
— Красивая, — улыбнулась она.
— На вас чем-то похожа! — заявил полицмейстер и снова с интересом посмотрел на даму. — Не находите?
— Вы мне льстите!
— Ей-богу! — перекрестился Агеев и приставил снимок к лицу воровки. — Одно лицо!.. Клянусь!.. Вот как бывает! Если б не знал, что это вы, давно бы уже сидели в наручниках!
— Не пугайте меня так. — Сонька вернула ему снимок. — Я желаю вам поймать ее как можно быстрее.
— Поймаем! — кивнул полицмейстер, сопя и засовывая фото снова в карман. — Колонули тут одного воришку, он как раз ее и выудит. Был Кабаном, стал поросенком.
— «Колонули» — это как? — «не поняла» воровка.
— Морду в лепешку, пальчики в трубочку — вот и готов человек исполнять любое наше желание.
— Зачем вы мне рассказываете такие жестокости? — капризно спросила Сонька.
— Чтобы вы, французы и прочие иностранцы, понимали, в какую страшную страну приезжаете. Это вам не какая-нибудь Италия или, не приведи господи, сонная Швейцария. Россия!.. — Василий Николаевич попытался ее обнять.