Княжна подалась вперед, зашептала:
— Он старенький уже и не всегда понимает, что говорит. Да, они уедут. Но только тогда, когда я сочту это возможным. И возможно, я уеду тоже с ними.
— Навсегда?
— Нет, что вы?! — рассмеялась девочка. — Конечно на время. Ведь я теперь единственная наследница моего папеньки.
Вошел Никанор, разлил по чашкам чай и удалился.
Табба пить не стала, подняла на девочку глаза, готовясь спросить нечто непростое.
— Вы уверены, что хорошо знаете своих новых друзей?
— Уверена, — насторожилась девочка. — Они очень помогли мне.
— Они действительно француженки?
Анастасия подобрала ноги под себя.
— Да. А что вас смущает?
— Ничего не смущает. Однако совет я бы хотела вам дать.
— Любопытно. — В глазах девочки проскользнула неприязнь.
— Постарайтесь, чтобы ваши гости поскорее покинули вас и больше никогда сюда не возвращались.
Княжна спустила ноги на пол, встала.
— Анна и мой кузен собираются после войны пожениться!
— Тем более распрощайтесь с ними.
Прима тоже поднялась.
— Никогда… Слышите, больше никогда я не приду на ваши спектакли и прошу немедленно покинуть мой дом!
Табба хотела что-то ответить, но решительно повернулась и быстро зашагала к выходу.
Дворецкий, стоявший рядом в затемненной комнате и слышавший весь разговор, тяжело вздохнул и направился в сторону спальни княжны.
Дверь ее была приоткрыта, тем не менее Никанор предупредительно постучал.
— Барышня, мне необходимо вам кое-что сказать.
— Может, все-таки завтра? — раздраженно спросила та. — Взял манеру беседовать по ночам!
— Это крайне важно. Возможно, после этого вы меня уволите.
— Говори.
Дворецкий переступил через порог, замер возле самой двери.
— Говори же!
— Я виновен перед вами, барышня.
— Это я знаю. Что еще?
— Вы не знаете, в чем моя вина. — Губы Никанора вдруг часто задрожали, по щекам потекли слезы. — Я недостойно обманул вас, барышня. Обманул самым страшным образом.
— Можешь не рыдать, а объясниться человеческим языком?
— Могу… Сейчас объяснюсь. — Дворецкий достал из кармана большой платок, вытер слезы, щеки, нос. — Помните ту страшную ночь, когда воровки забрались в ваш дом и пытались похитить черный бриллиант?
Глаза княжны округлились.
— Ты нашел его?
— Совершенно верно, нашел оброненным на ступени. Подобрал…
— И где же он?
Дворецкий снова заплакал. Княжна подошла к нему, встряхнула за рукав.
— Он у тебя?
— Нет, отдал.
— Отдал?!. Кому?
— Господину полицмейстеру. Василию Николаевичу…
— Зачем?.. Почему ему?
— Вы опасались этого камня, а я не знал, куда его подевать. К тому же его высокопревосходительству бриллиант нужен был для дела. — Никанор опустился на колени и, продолжая плакать, стал целовать подол ночной сорочки девочки. — Простите меня великодушно, барышня… Или велите убить. Не могу я больше жить с таким грехом на душе!
Девочка силой заставила его подняться, вытерла ладонью мокрые щеки.
— Признался, облегчил душу, и слава богу. Только держи этот секрет при себе. Не смей никому говорить ни слова.
— А кому, барышня, кроме вас?.. У меня ведь родней никого нет на этом свете… Спаси вас Боже.
Следователь Егор Никитич Гришин дождался, когда полицмейстер примет его, поклоном ответил на приглашение секретаря войти и перешагнул порог огромного и богато обставленного кабинета.
Василий Николаевич сухо поздоровался с ним, так же сухо показал на кресло, сел за стол.
— Что это за поножовщину устроили вы на Дворцовой площади? — спросил он, неприязненно глядя на следователя.
— Поножовщину устроил не я, Василий Николаевич, а воры. Прошу все-таки проводить разницу между вашими подчиненными и преступными элементами, — довольно жестко ответил Егор Никитич.
— Вам удалось задержать этих самых воров?
— Нет, не удалось.
— Почему?
— Слишком слаженно было все организовано.
— Вами?
— Ворами. Они прирезали нашего наводчика и ловко скрылись на подогнанных извозчиках.
— Ну а вы-то куда смотрели?!. Ваши агенты?
— Мы, господин полицмейстер, смотрели в нужном направлении и действовали так же. Но была толпа, и мы не желали ненужных жертв.
Полицмейстер вышел из-за стола, остановился напротив следователя.
— Ваш наводчик… этот обезумевший тип… едва не лишил жизни мадам Матильду!.. Чем вы вообще занимаетесь?
— Мы работаем, Василий Николаевич, — как можно спокойнее ответил следователь и вынул из папки фотографию Соньки.
Полицмейстер взглянул на снимок, положил на стол, молча уставился на Егора Никитича.
— Вы знаете, кто это, господин полицмейстер? — улыбнулся тот.
— Объясните…
— Это две дамы в одном лице… Ваша симпатия, Василий Николаевич, и госпожа Сонька Золотая Ручка.
— Вы так считаете?
— Это почти доказано.
— Любопытно. Дальше?
— Особа на фотографии — воровка в натуральном виде. А мадам, с которой вы совершаете променад по магазинам, та же воровка, только в гриме… Получше любой артистки.
Полицмейстер снова взял снимок, довольно долго всматривался в него, затем положил на стол.
— Все?
— Полагаю, этого достаточно, чтобы взять аферистку под стражу.
Полицмейстер грузно встал из-за стола, прошагал из угла в угол, остановился перед следователем.
— Не смейте!.. Слышите, не смейте производить никаких действий! Это не вашего уровня и не вашего ума дело!.. Даму… эту даму я беру под свое личное расследование! Я не хуже вашего знаю, кто она и за что следует ее брать под стражу! И если вы своим сапогом влезете в это тонкое дело и сорвете его, то с вас слетят не только погоны, но и голова!.. Примите это к сведению, Егор Никитич!
— Принял, господин полицмейстер, — мрачно ответил следователь и покинул кабинет.
Агеев вернулся за стол, какое-то время снова изучал лицо на фотографии, снял телефонную трубку:
— Отель «Европа». — Выдержал паузу, попросил: — Номер мадам Дюпон. — Трубку на том конце провода сняли почти сразу. — Госпожа Матильда? — пророкотал полицмейстер. — Приятно, что вы в номере, а не на прогулке. Ваши планы, мадам, на вечер?.. Хочу пригласить вас в дом. Да, жена с детьми на даче. Я тоже рад этому… Отлично, завозим мадемуазель на Фонтанку к княжне, а сами отправляемся в интересное путешествие. Да, сюрпризы будут, мадам… Конечно интригую!.. Бриллиант?.. Тот, о котором я рассказывал?.. Непременно покажу. Я также сгораю, но надо потерпеть…