Кочубчик продолжал смотреть на даму, никак не в состоянии понять, кто же это.
— Володя, это я… Соня.
Он вдруг вздрогнул, поднял руки, как бы защищаясь от нее.
— Уйди, — попросил.
— Это я, Соня. — Воровка присела перед ним на корточки, смотрела как на чудо, как на нежданное счастье. — Володечка, любимый… — Сняла очки. — Узнал?
До Кочубчика дошло, он вцепился в ее пальто грязными, заскорузлыми руками, полупомешанно прошептал:
— Соня?
— Я, Володя, я…
— Ты, Соня?
— Родной, единственный, любимый… — Воровка стала доставать из сумочки деньги, вынула из коробки украденное портмоне и все это совала, отдавала Кочубчику, бормоча: — Нашла. Боже, нашла… Молила, просила, жизни не знала и теперь нашла. Живого…
— Соня, Сонечка, любимая. — Кочубчик плакал, не отпуская ее. — Забери меня, мама. Не оставляй… Погибну здесь, мамка.
Воровка быстро огляделась, негромко сказала ему:
— Будь завтра здесь. Понял?.. Сиди, жди. Я заберу тебя. Ты понял?
— Понял, Сонечка, понял… Ты только не забудь, Соня. Совсем никакой, видишь?!. Забери меня.
Сонька поднялась, поправила пальто, пошла к дороге останавливать повозку. Пару раз оглянулась — Кочубчик смотрел на нее жалобно, с надеждой.
Когда Михелина вошла в комнату, где находилась мать, то от удивления и неожиданности остановилась. Сонька сидела на диване отрешенная, чужая, не своя. Светлый парик был сдвинут, глаза казались безумными.
— Ты чего такая, мама?
Воровка взглянула на нее, странно усмехнулась.
— Ничего. Все хорошо.
— Что-то случилось?
Сонька помолчала, зачем-то огляделась, сказала шепотом:
— Я нашла его.
— Кого?
— Человека, которого искала все годы.
Дочка ничего не понимала.
— Какого человека, мама?
— Любимого.
Михелина отстранилась.
— Разве у тебя был такой?
— Был. И я его нашла.
— Кто это?
Сонька взглянула на нее, хищно оскалилась.
— Володя. Кочубчик.
— Кочубчик? — Михелина даже поднялась. — Который предал тебя?
Мать вдруг резко прикрыла ей рот ладонью.
— Не надо. Не надо так говорить. Не смей.
— Но ты сама же мне рассказывала.
— Это было. Было и прошло. Теперь он опять будет со мной.
Лицо девочки стало жестким.
— Где ты его нашла, Соня?
Воровка подняла на нее глаза, настороженно спросила:
— Тебе зачем?
— Я хочу его увидеть.
— Нет. Не надо. Нельзя… Я заберу его и спрячу.
— Ты с ума сошла, мама!
— Да, сошла. Но это счастливое сумасшествие. Я о нем думала все эти годы!
— А я считала, что ты думала о своих дочках!
Михелина пошла прочь, воровка перехватила ее.
— Не обижайся. Не обижайся и пойми!.. Конечно, я о вас думала. И о тебе, и о Таббе. И сейчас думаю. Но это другое… Вы — дети. А там — любовь. Я ее потеряла — и потеряла жизнь. Теперь снова нашла!
— Но он снова предаст тебя!
— Не предаст. — Сонька странно, мечтательно усмехнулась. — Такие не предают. Он многое понял. Потому что несчастен!.. Я его простила. И я сделаю его счастливым.
Дочка с ироничной злостью смотрела на мать.
— Ну и куда ты его спрячешь, если сама прячешься?
— Не знаю, не придумала еще. Но что-нибудь придумаю.
— Ты мне его покажешь, Соня, — тоном приказа произнесла дочка.
Воровка на секунду задумалась, после чего кивнула.
— Покажу. Мне понадобится твоя помощь.
Неподалеку послышались шаги Анастасии, Сонька быстро предупредила:
— Только ей не говори. Ни слова!.. Это мое. Поняла?
— Поняла, мама.
Княжна вошла в комнату, увидела сдвинутый парик на голове Соньки, рассмеялась.
— Что это с вами… мама?
— Мама слегка ошалела от прогулки, — тоже засмеялась Михелина.
Воровка взяла нарядную коробку с игрушками, достала оттуда две куклы.
— Вам. Выбирайте по вкусу.
Девочки радостно взвизгнули, стали меняться подарками, определяя, какая кукла лучше.
Кристина, бледная и застывшая, стояла перед следователем, смотрела на него неподвижным, мертвым взглядом.
— Вы знаете эту даму? — спросил Егор Никитич еле державшегося на ногах пана.
— Нет.
— Никогда не видели и дел общих не имели?
— Нет.
Следователь посмотрел на девушку.
— Вы знаете этого господина?
— Да.
— Кто он?
— Господин Тобольский.
— Что вас связывало?
— Мы готовили покушение.
— Кто должен был бросать бомбу?
— Марк Рокотов.
— А сей господин? — вел допрос дальше Егор Никитич.
— Господин Тобольский финансировал нашу организацию, — бесстрастно и сухо ответила Кристина.
— Почему он во время взрыва оказался на Екатерининском канале?
— Мы с ним координировали действия Марка.
Егор Никитич посмотрел на Тобольского.
— Что вы можете сказать в связи с услышанным?
Тот усмехнулся, едва тронул плечом.
— Вы, господин следователь, хорошо поработали с агентурой. Никак не мог предположить, что эта очаровательная девушка — ваш агент.
— Она не агент, — жестко заявил Гришин. — Она патриот России и вовремя поняла свое заблуждение! В отличие от вас, иноверца и пришлого человека. — Помолчал, глядя в бумаги, спросил: — То есть вы признаете, что все сказанное дамой соответствует правде?
— Нет, не признаю. И признательные бумаги подписывать не стану.
— Но вас все равно будут судить.
— На суде я буду все отрицать.
— Вас осудят и снова отправят на каторгу. Возможно, пожизненную.
— Благодарю, или, как у нас в Польше говорят, бардзо дзенькую, — склонил голову пан Тобольский. — Возможно, это будет достойным подведением итогов моей несчастной жизни.
Похоже, кто-то в департаменте полиции сознательно «слил» информацию, и все газеты Санкт-Петербурга в этот день вышли с сенсационными заголовками: