— Если вы поможете мне.
— В этом нет никаких сомнений! И гарант этому — господин директор!
— Если ваш голосок — трель, то мое слово — кремень, — засмеялся Гаврила Емельянович и налил сразу в три бокала. — За редкое взаимопонимание!
Чокнулись, выпили.
В этот вечер ужин у Кочубчика и его компании был самый отменный. В подвале, освещенном двумя керосинками, на кирпичном выступе была расстелена клеенка, на ней лежали крупно нарезанная ветчина, сыр, колбаса и даже фрукты — бананы, ананас. Венчала застолье литровая бутылка «Смирновской».
Компания Володи — его «акошевка», то есть сожительница, дебелая Зоська, и безносый от болезни, опустившийся вор Сучок. Сам Кочубчик, изуродованный жизнью и болячками, передвигался с трудом, волоча правую ногу, часто и с надрывом кашлял.
— Так что за барыня в ноги тебе ноне кланялась? — ревниво спросила Зоська, разливая водку в мутные стаканы. — Прям чуть не расцеловала образину!
— Не было б барыни, не было б жратвы! — огрызнулся Сучок. — Жамкай и не разводи баланду!
— А может, я ревную!
— Засунь свою ревность знаешь куда?.. Ага, в то самое место!
— Знала б, кто это была, взревновала б еще боле, — оскалился Кочубчик, трудно жуя ветчину плохими, гнилыми зубами, и засмеялся. — Может, даже прибила б сразу!
— А я и сейчас могу прибить! — набычилась Зоська.
— Мало выпила.
— Добавлю. И сразу по кумполу бутылкой!
— Это смотря кто кого! — тихо ощетинился Володя. — Забыла, как давеча кровищу со стен смывали?
— Помню, Володя. Сдача за мной, — кивнула Зоська и вдруг вызверилась: — Говори, тварь, что за валоха была?
Сучок поднялся, завел ополовиненную бутылку над головой женщины.
— Пришибу. Еще чего вякнешь, голова надвое!.. — Опустился на место, в короткий взмах головы опрокинул полстакана, посмотрел на Кочубчика слезящимися глазами. — А барыня, видать, очень даже знатная.
— Знатнее не бывает, — ухмыльнулся тот. — Вот заберет к себе, увидите, какой барин из меня получится.
— Заберет, — хмыкнула Зоська. — Кому ты сдался, такой кугут?..
— Кугут?.. — взъерепенился Кочубчик. — Кугут, сказала?!. Это теперь я кугут!.. А знаешь, кем я был до недавнего?!
— Знаю, — кивнула женщина. — Лярвой был! Соньку, воровку, сдал синежопым, вот и ныкаешь с того времени по подвалам. Как тебя, хмыря, не дорезали?!
— Потому как Бог бережет!.. Видать, не такая уж и лярва!
— Лярва… Ой какая лярва, — мотнул хмельной головой Сучок и удивился: — И чего это вдруг тебя воры перестали шукать? Ведь таких, как ты, не оставляют коптить небо.
— А кому он такой нужен? — отмахнулась Зоська, снова наливая водки. — Ноги не ходят, голова не варит, руки не держат. — С трудом сунула стакан в скрюченные Володины пальцы, засмеялась: — Видал? — Не чокаясь, выпила, поинтересовалась: — А чего еще дала, окромя тугриков?
— Ничего не дала, — огрызнулся Володя. — Что на столе, то и дала.
— Врешь, мизер, ой как врешь! — мотнул головой вор. — Только сегодня пытать не стану. — И поинтересовался: — Так что это за шваняйка была?
— В следующий раз явится, сам спросишь, — огрызнулся тот и впился зубами в недоеденную ветчину.
Было далеко за полночь, когда Сонька вошла в спальню Анастасии, опустилась на стул, включила слабый ночник.
Княжна проснулась, от неожиданного визита даже вздрогнула. Поднялась с подушки, удивленно смотрела на воровку.
— Что-нибудь случилось?
— Не пугайся… доченька, — улыбнулась Сонька. — Можно — «доченька»?.. Ты ведь сама назвала меня мамой.
— Можно, — не совсем уверенно ответила девочка, спросила: — Миха спит?
— Спит.
— Вы хотите со мной о чем-то поговорить?
— Да, — кивнула воровка и виновато улыбнулась. — Я не хотела при дочке, с тобой будет проще.
Анастасия ждала, смотрела на женщину настороженно и внимательно.
— Я буду с тобой как со взрослой, — предупредила Сонька. — Ты, конечно, знаешь, что такое любовь?
— Знаю. Хотя сама еще не любила.
— Когда-нибудь полюбишь. Миха, к примеру, любит твоего кузена.
— Да. Я счастлива этому.
— Я, наверно, кажусь тебе совсем старой, — печально улыбнулась воровка.
— Не такой уж и старой. Нормальной… — перебила ее девочка. — Вон о вас все газеты пишут.
— Спасибо, детка, — усмехнулась та, снова помолчала. Подняла глаза на княжну. — Теперь послушай меня внимательно. Я любила одного человека. Он предал меня, а я все равно любила. Любила и люблю… А вчера случайно встретила его и поняла, что не могу жить без него. Понимаешь?
— Понимаю, — тихо ответила княжна, не сводя с женщины глаз.
— Я не могу его оставить. Я должна быть с ним.
— А кто вам мешает?.. Будьте!
— Кто мешает? — усмехнулась воровка. — Моя непутевая жизнь мешает. Я ведь прячусь у тебя и могу выйти отсюда только в парике и очках.
— Вы хотите с ним уехать?
Сонька пожала плечами.
— Возможно. Но меня ловят. И потом, я с Михой.
— Она останется у меня.
— Нет, — покачала головой женщина. — Это невозможно. Однажды я отказалась от нее, второй раз этого не будет.
— Я вас не понимаю. — Княжна действительно не понимала взрослую женщину.
— Я сама себя не понимаю, — тихо произнесла воровка и неожиданно, как бы спонтанно предложила: — А что, если он пока поживет с нами?!
— Здесь?.. В доме?
— Да. — Сонька впилась в княжну глазами.
— А он кто?
— Никто!.. Нищий!.. Бродяга!.. Варнак по-нашему!
Глаза Анастасии заблестели от испуга.
— Мы хотите привести его в мой дом?
— Не хочу. Спрашиваю!.. Но он ничего не тронет!.. Я буду следить!.. Ему, детка, сейчас нужна помощь как никогда. Иначе он погибнет!
Княжна растерянно молчала.
— А что скажет Миха?
— Пусть это будет твое решение!.. Ты спросила, я тебе случайно рассказала. И ты приняла решение.
Лицо Соньки просило, умоляло, уговаривало.
— А кем он здесь будет? — спросила девочка.
— Кем угодно. Дворником. Рабочим. Привратником… Кем угодно, детка, лишь бы рядом со мной!
— Я подумаю… Подумаю и скажу, — сухо ответила княжна.
— Спасибо. — Сонька хотела поцеловать ей руку, но та решительно отвела ее, усмехнулась.